предстал сам великий учитель жизни». Крест вел человека к внутренней переоценке жизненных ценностей и собственных возможностей.
«Иса» – руна льда или мифического ледяного потока Нифлхейма с нестерпимым звоном, лязгом и скрежетом яростно извергающегося из Асгарда в Миргард подобно водопаду Виктория, только страшней и хуже, пророчествовала о нетерпимо болезненном и мучительном затормаживании некоего процесса, предсказывала неодолимо-грандиозное, но невидимое препятствие и настоятельно рекомендовала человеку безмолвствовать и бездействовать. Оказывается, Нифлхейм согласно скандинавским поверьям был миром холода и тьмы, может быть даже, что викинги имели в виду Антарктиду. В общем, ничего хорошего эта руна человеку не сулила, если только он не являлся полярным исследователем типа Фритьофа Нансена.
Последний камушек предначертал одновременно древнюю руническую букву П, она же брошенный жребий, «заколдованный круг» и «гнев великой богини». Графически символ показывал раскрытый мешочек для вынимания жребия, представляя игру слепого случая и предвещая нежелательные перемены. Такая руна могла также служить знаком символической или даже реальной смерти. Николай пришел к выводу, что в данном раскладе руна рока скорее всего должна трактоваться как неудача, страдания и лишения опосредованно, то есть без злого умысла, вызванные поведением некоей загадочной платиноволосой валькирии.
Что и говорить – не самые приятные пророчества Коля предрек сам себе. Сама на себя сильно раздосадованная за то, что приставала к человеку с глупыми гаданиями, виновато потупила глаза в тарелку с севрюгой.
К счастью, глупые предсказания каких-то тяжелых испытаний нисколько не испортили Николаю ни настроение, ни аппетит. Скорее всего он попросту в них не поверил – замечательная способность мужской души. Вот я бы на его месте впала бы как минимум в недельную депрессию.
– Что же поделаешь… – с философски-ироническим видом произнес вовсе не челом омраченный, а по- прежнему элегантно подтянутый Коля, звонко со мной чокаясь высоким бокалом с золотистым игристым. – Недаром говорят: от судьбы никто не уйдет. Вот ты послушай мой последний «мед Одина»:
Николай заказал у пролетающего мимо на всех парусах официанта любимой водки «Русский стандарт». Официант удивительно оперативно принес поднос с серебристой бутылочкой, которую веселый филолог и дипломат по совместительству принялся мне очень и очень расхваливать. Я не удержалась – решила попробовать и получила от Коли полный стакан, хотя просила лишь чуть-чуть плеснуть. Махнув рукой на все условности, мы с Колей выпили водку на брудершафт и по чисто русской методе. А после лицо Николая странно помрачнело, будто бы свинцовая туча грозовая на него нашла.
– Знаю я эту «загадочную даму-валькирию» и ее «неумышленные действия» очень даже хорошо, – багрово покраснев в скользящих отсветах вращающихся шаров и шумно вдохнув кубик воздуха в душноватом зале, с неожиданной горечью заявил он.
Физиономию моего спутника на мгновение исказила смешная гримаса оперного Мефистофеля с «секси» изломом угольно-черных бровей. Этот интригующий излом Майка Ковалевская подметила первая. Его стакан со звенящим грохотом был поставлен хозяином обратно на стол. Переливы зеркальных дискотечных шаров становились все ярче и ярче. Мне сделалось необыкновенно жарко и также весело.
– Женушка моя бывшая отправила меня с вещами на дачу, с сыном разрешает видеться исключительно по своему величайшему капризу. Живу теперь вместе с кроликом!
– А что это за Кролик? Прозвище какой-нибудь хорошенькой девушки?
– Да какой девушки! Обычный серый кролик у меня. Тишкой зовут. Завел для сына. Теперь каждый вечер лишь одно божье создание встречает с радостью; ждет, что накормлю. Вот уезжал, оставлял его семье друга, так рассказывают – Тишка по-собачьи скучал без хозяина; ел плохо.
Несчастный муж печально опустил чернющие ресницы и склонил голову на правое плечо, его лицо полностью залил лиловато-серый сумрак. Лишь металло-серебристые всполохи света принялись периодически озарять остроскулую гримасу. Мне стало его жаль и от этого грустно. Нет, оптимистический настрой все-таки много лучше. Я налила еще водки и ему, и себе и предложила выпить. Николай спохватился:
– Только скандинавки так поступают в присутствии кавалеров. Здорово же ты, Вероника, онорвежилась. Валькирия демонстрирует свою независимость.
– Да я не демонстрирую, я просто…
– Не обижайся, это я так… Сорвался немного. Хочешь, я тебе стихи почитаю?
Вовсе не дожидаясь моего согласия, сквозь зубы он процитировал часть своей, видимо, большой поэмы.
– А ты знаешь, как стервы обычно заманивают мужиков в свои лапы? О, это такая стандартная и почти всегда успешная, хотя по сути кристально прозрачная технология. Даже самые умные, интеллектуальные и продвинутые покупаются. Вначале эти бабенки такие милые, заботливые, женственные. Чуть позже очаровашки начинают сильно опаздывать или приходить на свидания через одно, но все объясняют разными благовидными предлогами. Когда объект им звонит, ласковыми такими голосками отвечают, что спасибо, конечно, и очень рады бы, но другие уже пригласили чуть-чуть раньше. В общем, интригуют «умников» противоположного пола как могут, и, надо признаться, это хорошо работает. Время от времени все же звонят тебе сами, хотя исключительно с какими-нибудь бытовыми проблемами, а потом даже спасибо забывают сказать за их решение. Вроде как это они сделали тебе одолжение. А ты, как слепой мотылек, летишь на этот стервозный огонек, хотя интуиция ведь подсказывает что к чему… Вот женишься на ней и тут…
– Да не надо, Коль, об этом вспоминать. Бывают разные женщины, скорее всего тебе просто не повезло, но всегда надо надеяться на лучшее будущее. Как говаривал великий классик, Лев Николаевич Толстой, «выходя замуж, женщина добровольно меняет внимание многих мужчин на невнимание одного», а еще его же «большинство требовательных и придирчивых мужей не заслуживают ни в коей мере даже тех жен, которых имеют», но это скорее мой случай, а не твой…
– Послушай, Вероника. Я хочу тебе сказать… Когда я увидел тебя, Вероника… Ты знаешь, у тебя очень открытое, честное и чистое лицо – лицо Архангела с древних фресок. Я бы еще сказал: такое же мужественное, иногда слегка суровое, но всегда светлое, доброе и нежное. Оно – как золотистый персик в лучах восходящего солнца… Вот!
Несколько разноречивых эмоций начали борьбу в темных глубинах моего сознания. Женская моя сущность еще секунду назад ожидала любовного объяснения. Она и смущалась, и протестовала, и ликовала, и готовила умный вразумительный ответ… Теперь я едва-едва сдерживалась, чтобы саркастично и грубо не расхохотаться над собой. Было как-то и приятно, и одновременно стыдно за свою же глупость, – в общем, полная каша и в голове, и в душе, и в эмоциях.
Пришлось извиниться и выйти в «lady’s room» (женскую комнату), как сказали бы манерные англичане. Слишком вульгарное для них слово «туалет», произнесенное вслух в приличном месте, способно всю старую добрую Англию привести к безвременной кончине. Нет, а я-то: голова – кочан капусты! Ну не ожидала от себя; видите ли, соскучилась по любовным признаниям.
Умывшись холодной водой, я поняла, что мои серебряные «Тиссот» показывают больше половины девятого вечера и, следовательно, бабушка ждет. Слегка покачиваясь на изящных каблучках-рюмочках, подобно новорожденной газели, вернулась к столику и сочувственно объявила приговор безжалостной судьбы-разлучницы Коле, мрачно жевавшему севрюгу с артишоками.
– Ты послезавтра уже уезжаешь?! Так скоро! Мне искренне жаль до слез. Вот возьми фотографии на память: здесь ты, я и Майя.
С невеселым видом Коленька вытянул из сумки пачку фотографий. Две из них случайно упали под стол. Я подняла и вгляделась в них: там я и Майка, обе в полуобнажающих нарядах и здорово загорелые, обворожительно хихикали на фоне ГУМа и Гостиного двора. Очень даже неплохо получились. Заверила Колю, что мне тоже все очень жаль, и попросила передать часть фотографий Майе.
– Конечно же, для нее я сделал дубликаты. Ни о чем не беспокойся, я все передам. Пойдем, провожу
