– так даже и не фонтанчик, но все равно лучше, чем там, – чуть-чуть пыхтя, отозвалась подруга с троса.
Аленин восемнадцатилетний сын поступил учиться в очень престижное платное высшее учебное заведение на отделение международной юриспруденции; но там не было военной кафедры, а он, как назло, был рожден в июне, так что влетел в списки дополнительного призыва и получил повестку. Мама-красавица сумела его «откосить» и твердо решила в следующем же учебном году перевести ребенка на подобное отделение в Ословский университет. Подружка уже все подробно выяснила о требуемых по процедуре подобного перевода документах и открыла на имя сына счет в местном банке, где за год должна была скопить необходимую по норвежскому законодательству сумму.
– Ты помнишь, я рассказывала тебе о том норвежском идиоте, который два года уговаривал меня с ним встретиться?
Я стремительно кивнула и быстренько поставила ушки на макушку.
– Два, целых два года этот занудный тип звонил мне и ныл, ныл, ныл. Мне все это вконец осточертело, и неделю назад я согласилась. Он пригласил меня на пятницу в «Континенталь», это приятное место, и я люблю там бывать, но насчет точного времени встречи сказал, что перезвонит дополнительно. И что ты думаешь… Нет, правда, что ты думаешь?
– Не позвонил и больше не появился? – заинтригованно предположила я.
– Ты еще слишком хорошо думаешь об этих нордах. В пятницу я получила от него по почте открытку с голубками, целующимися в розах, следующего содержания, ты просто не поверишь:
«Дорогая, я совсем плох писать и звонить. Такого большого количества ремонтных работ требует дом до наступления зимних холодов. Надеюсь, что у тебя все благополучно. Береги себя.
Объятия и вечная любовь от Улава».
С трудом сохраняла Аленка серьезную мину, я же от неудержимого хохота свалилась с высокого, так похожего на гинекологическое кресла. Сразу же подбежал штатный инструктор, но Аленка быстро объяснила ему, что со мной все абсолютно о’кей.
– Не веришь мне… Думаешь, что присочиняю, – смешливо и, одновременно, с ироничной горечью глядя на мою буйную, немножко неуместную в залах с такими серьезными солидными лицами веселость произнесла Алена и тут же пружинно-легко соскочила с троса-виселицы. – Айда в раздевалку, я тебе эту открытку покажу.
И действительно показала, слово в слово.
В сауне и позже, под душем, мы с ней вместе чуть не умерли от смеха, пугая настороженных норвежек удивительными для их ушек журчащими звуками русской речи.
Алена имела интересную, на мой взгляд, судьбу.
Она вышла замуж в девятнадцать за красавца-пятикурсника, по которому сохли все девочки вокруг, как институтские, так и любые первые встречные. Вскоре молодая жена родила Сашеньку, но смогла спокойно продолжить учебу – муж Аленку боготворил, а его родители и с ребенком очень помогали, и материально. Не без поддержки своего влиятельного папы молодой супруг быстро пошел в гору и в карьерном плане, так что подружка моя могла жить в свое удовольствие. Очень скоро их просторная старинная квартира на Невском стала поистине «полной чашей» во всех смыслах, а Алена, по ее собственному определению, превратилась в красивую домашнюю кисочку или в ухоженную декоративную болонку с бархатным бантиком на шее.
Так шла жизнь: все, в общем-то, хорошо и спокойно, достаточно свободного времени, чтобы регулярно следить за собой, денежных затруднений в принципе нет, и если что надо, муж или его папа достанут без особых проблем. Аленкина вторая половина много работал и очень уставал, приходил домой обычно поздно, однако семья в виде красивой, ухоженной, интеллигентной и интеллектуальной жены, любительницы театральных премьер и знатока литературных новинок и развитого, не по годам смышленого и веселого сына – абсолютного отличника в школе с англо-математическим уклоном, его любили, лелеяли и старались создать все условия. Справедливости ради надо отметить, что глава семьи также не ленился побаловать при случае милую женушку и послушного сынка.
Лет через пятнадцать достаточно безмятежного и благополучного существования женская счастливая судьба разлетелась на мелкие осколки после дребезжащего звонка антикварного малахитового телефона. Вежливый приятный женский голосок, представившийся актрисой театра оперетты, четко по пунктам проинформировал подругу, что ее обожаемый супруг хочет, но никак не решается выложить жене правду- матку. Оказывается, уже много-много лет он мечтает развестись с Аленой, потому что давно любит другую, но опасается своим уходом вызвать у жены тяжелый нервный срыв или болезненную истерику.
– Этого просто не может быть, вы ошибаетесь. Вы меня просто с кем-то путаете, – с интуитивным стоном – болью в сердце, с еще более болезненным нытьем под ложечкой, с туманным хаосом путаных мыслей в голове, но еще улыбаясь, веря в вечную незыблемость своего положения и бессмыслицу вынесенного судьбой приговора, гордо отвечала ухоженная респектабельная женщина – любимая жена, мать и хозяйка дома, которой по-хорошему и по-всякому завидовали все подруги.
– Вам, дорогая, никогда не казалось странным, что Валентин Александрович так часто не может попасть из офиса домой из-за ночной разводки мостов? Да только слепой или, извиняюсь, слепая может ничего не замечать столько лет! Хотя, возможно, просто сама не хотите ни замечать, ни думать и на все вам наплевать – живете в свое удовольствие жизнью бабочки-шоколадницы, да и ладно. Ах, если вам до сих пор с трудом верится, то часам к четырем-пяти подъезжайте ко мне в гости, заодно увидитесь с супругом и поговорите по душам впервые за столько-то лет. Да, кстати, Никитушка, мой и Валин сын, ему скоро девять будет, внешне просто вылитый Валентин Александрович. Записывайте адрес.
И молодой женский голос уверенно продиктовал улицу и дом ошалелой Алене, которая записала адрес трясущимися руками.
В полной прострации, но волевым усилием пытаясь собраться и сконцентрироваться, размышляла несчастная Аленка, мучаясь в вагоне метро родного города-героя:
– Ведь я сделала очередной аборт всего четыре месяца назад, а так долго мечтала иметь второго малыша. Валентин прямо в лоб вроде как бы никогда не отказывался, но всегда отвечал: «Нам второго не потянуть, ты посмотри сама, что в стране делается». Я же тянула и тянула с последним абортом, а потом пришлось делать искусственные роды на поздних сроках за большие деньги. Боже, какая я дура.
Дверь открыла интересная дама на вид лет двадцати пяти – двадцати семи с миловидным лицом лисички в рыжих, густых локонах. Нельзя сказать, чтобы особенно красивая, но именно интересная и изящно- элегантная. На ней были черные замшевые туфельки с бантиками, черное шелковое платье под стиль пятидесятых годов и длинная нитка настоящего розового жемчуга.
«Сегодня – траурный день для меня», – сразу же подумалось-почувствовалось Алене, и тут же у нее слегка потемнело в глазах от головокружения и испарилась так тщательно заготовленная к встрече уверенность в себе, муже и благополучном исходе всей этой несуразицы.
– Проходите, пожалуйста. Мама заварит вам чаю или кофе сварит – по вашему желанию. А я сейчас позвоню Вале в офис и попрошу приехать сюда.
Глупо и отвратительно себя чувствуя, однако смирно и с аристократически прямой спиной сидела Алена в старинном кресле с чашкой обжигающего чая в руках, церемонно поданного заботливой седовласой мамой молодой и талантливой певицы оперетты. Она слово в слово и слышала, и представляла весь короткий диалог между собственным мужем и своей счастливой соперницей. Эти слова ударами тяжелого стального молота падали на раскаленный, рвущийся на куски мозг Алены, мешаясь в кучу с рассказом пожилой мамы актрисы о недавней премьере «Летучей мыши»:
– Вот где Людмилочка так сверкала, так пела, так играла голосом – весь зал рукоплескал. А мы с Валентином Александровичем с букетами чайных, ее любимых роз сидели во втором ряду партера. У нее совершенно божественный летящий голос, берет все октавы – вот дал-то Бог…
– Валечка! – Меж тем всесторонне талантливая Людочка ласково говорила по телефону с Алениным законным супругом в течение последних пятнадцати лет. – Ты можешь подъехать ко мне прямо сейчас? Нет, это действительно очень важно. Нет, не с Никиточкой; да, он, как всегда в это время, на музыке. Случилось то, что и должно было случиться. Нет, я вовсе не думаю тебя пугать. Хорошо, жду.
Алене происходящее казалось дурацким сном или запредельной фантасмагорией, мозг напрочь отказывался верить в реальность подобной ситуации. По-прежнему пребывая в умственной прострации,
