Сила, помоги! Почему, почему он не догадался? Это же было так понятно! Так просто! Сбоку мелькнуло что- то белое – конь в открытом дворе. Тонконогий заседланный конь, которого вел мальчишка в ливрее.
Аргаред одним прыжком метнулся в распахнутые ворота, рванул у мальчишки из рук поводья. Тот от испуга их стиснул, вместо того чтоб выпустить. Окер ударил его кинжалом под сердце, взвился в седло и помчался, давя пеших, к воротам. Стража пропустила его, приняв за гонца.
Стиснув зубы, сощурив бешеные глаза, он срезал путь по волнам некошеных холмов, отплевываясь от липнущих к губам волос и молочайного пуха. Вверх-вниз. Толпа идет по дороге вдоль Вагернали. Он успеет, успеет. Но что он может? Посмотрим. Солнце взбиралось все выше, оно слепило, принося боль суженным зрачкам, оно покрывало реку слоем огненного расплава. Проклятие солнцу! Небо вдруг перевернулось, трава вздыбилась, земля тупо и больно ударила в плечо. Он загнал лошадь.
Хватаясь обеими руками за траву, потрясенный падением, Аргаред вполз на вершину холма. На речном мысу высились стены Цитадели. Через реку виднелся лес с тонкой колонной башни Силы. А впереди на просторном и плоском заливном берегу вместо рыжих коровьих спин волновалось тесно сплотившееся людское полчище. Он успел.
С вершины все было видно. Коробом возвышался черный эшафот, поставленный торцом к реке. Пока еще он был пуст – только двое подмастерьев ровняли хворост вокруг наклонного чугунного столба. Вокруг эшафота тускло блестели шлемы тяжеловооруженных сервайрских лучников, поставленных очень плотно и снабженных большими, в рост, щитами, меж которыми торчали рогатины. В толпе то и дело мелькали конники – сервайрские, черные, в плоских касках с торчащими вперед клепаными личинами. Пестро одетые воины Окружной стражи теснились по отлогим склонам понижающихся к реке холмов, держа самострелы наготове.
И был выстроен еще один помост, ступенчатый, как трибуна на ристалищном поле, открытый. По углам его стояли шесты, украшенные лиловыми и золотыми лентами. У перил этого помоста толпились во множестве стражники, а посередине расхаживали вельможи в пышных раззолоченных одеяниях. Среди этой толкотни и блеска пылало одно ярко-алое платье – платье королевы. Толпу от королевского помоста отделял еще один ряд тяжеловооруженной стражи.
Пока еще ничего не происходило, и Аргаред перевел взгляд за реку. На опушке леса цепочкой стояли одетые в красное люди с факелами. На ветвях ближайших деревьев вытянулось множество висельников. Аргаред не понял, зачем нужны факельщики. Такие же алые фигурки стояли на крышах опустевшего Замка.
Снизу, то усиливаясь, то опадая, несся глухой гул, его прорезали команды: «Сомкнуть!», «Оцепить!»
Беатрикс прохаживалась по помосту, с такого расстояния совсем крошечная, точно тот алый паучок из дикого малинника, от укуса которого немеют пальцы. Через толпу уже величаво шествовали запряженные цугом крутозадые битюги.
Они медленно влачили длинную шестиколесную фуру.
Фура везла трех палачей, дерюжные мешки со скарбом и двух жертв в белых балахонах, привязанных к высокой скамье вперед затылками.
Лучники расступились, пропуская процессию. За телегой ехало множество всадников, разодетых в парчовые упланды с парадными хвостами. Один, в шляпе с высокой тульей (очевидно, чтобы казаться выше), спешился и бросился меж стражников на королевский помост.
Что же делать? Что придумать, пока идет эта мучительная возня внизу? Их не остановить ни одним заклятием, они, смеясь, скрутят его и сожгут…
… И вдруг он услышал Лээлин, и сознания их соприкоснулись и слились, и сухая улыбка скользнула по его губам.
«… Да, девочка моя милая, ты права. Чтобы убить, можно не наносить удара под сердце или в горло. Можно нанести удар в душу, в то средоточие жизненной силы, без которого тело мертвеет и начинает гнить. Для этого надо выйти из собственного тела, покинуть его оболочку, достигнуть врага, позвать его по имени и ударить, когда он обернется, сгустком разящих молний. Тогда враг упадет без звука, дыхание его пресечется, и жизнь больше не вернется к нему. А прежде чем он, Аргаред, ударит, Лээлин произнесет Великое Проклятие… Пусть думают, что оно убило Беатрикс… Начнется смятение. Все бросятся бежать…»
… Сила все-таки с ними. Все-таки с ними. Иначе он не услышал бы Лээлин. Иначе бы не услышал. Это знак великой надежды. Это знамение. Все получится. Должно получиться.
Медлить было нельзя. Затаив дыхание, стал он сплетать мысли в витиеватое заклятие.
Начали чтение приговора.
Над горизонтом нависли свинцовые тучи – там шла гроза. Вдали, точно упавшие звезды, горели позолоченные кровли Цитадели. Здесь, на холмах, ослепительно сияло солнце, и небеса были даже не синие, а черно-лиловые, – до рези в глазах. Нестерпимо блистало золотое, победоносно пылало красное, остальные цвета померкли.
Беатрикс купалась в отвесных лучах солнца. Она была облачена в огненный шелк, осыпанный частыми светлыми рубинами и густо протканный крученой золотой нитью. Лиф туго стянул и без того тонкое тело. Рукава были изрезаны длинными и острыми фестонами. Ее голову вместо короны венчали валики высокой шляпы, полуобвитые сзади и с боков фестончатым шелковым покрывалом.
Покачивая бедрами, она прохаживалась по помосту взад-вперед, близоруко всматривалась в лица приговоренных. Потом, стукнув каблуком мимо ковра, шагнула к перилам. Вельможи встали в отдалении у нее за спиной.
Элас не держался на ногах. Он сидел, привалившись к коленям Лээлин. Лээлин сильно ссутулилась. Под высоким солнцем ее исхудавшее и угрюмое лицо казалось изрытым серыми ямами. Живот у нее был странно выпуклый. Волосы были связаны на горле в лохматый узел, как у ведьмы. Она стояла, опустив голову. В мыслях у нее слагалось Великое Проклятие от имени Силы и Света. При упоминании своего имени она медленно подняла голову, словно страшась расплескать наполнявшее глаза сияние. Обступившие их четыре стражника в черном одинаково вздрогнули.
– Гирш! – отрывисто бросила королева. Ниссагль, подобрав на локоть трен упланда, шагнул к ней и с готовностью вытянул шею, подставив ухо. – Гирш, надо вырвать им перед костром языки.
Такого решения не ожидал даже Ниссагль.
