явившийся с 4 000 воинов, которые сбежались под охрану стен Гереония. Теперь Ганнибал сам перешел в контратаку, построил, хотя и яе без труда, своих воинов и отбросил неприятеля. На следующий день Ганнибал покинул свой лагерь, тут же занятый Минуцием, и отошел к Гереонию.
Тит Ливий [22, 24] пишет, что Минуций, после того как перенес лагерь на второй холм, в непосредственную близость к карфагенянам, отправил тайно из задних ворот лагеря конницу и легковооруженные отряды для истребления пунийских сборщиков хлеба. Ганнибал, по его рассказу, не решался вмешаться, медлил и выжидал, а потом воротился к Гереонию. Что же касается остальных фактов, то о них Ливий пишет не как о реально имевших место, но как о сообщениях «некоторых авторов», утверждающих, что состоялось сражение, причем сначала карфагеняне были отброшены к своему лагерю, затем контратаковали римлян, и только появление отряда (8 000 пехотинцев и всадников), который самнит Нумерий Децимий привел по приказанию диктатора на помощь Минуцию, заставило Ганнибала отступить. В Рим пришло известие о блестящей победе вместе с хвастливым письмом начальника конницы.
Нетрудно видеть, что традиция, дошедшая до нас в изложении Ливия, всячески стремится опорочить Минуция. Во всяком случае, преуменьшить значение его действий. Свидетельства о сражении между римлянами и пунийцами самою манерою подачи материала ставятся под сомнение, хотя оно прямо и не высказывается; при этом если бы даже сражение и произошло, то решающую роль в его исходе сыграли воины, посланные Фабием; наконец, потери сторон при том же условии называются как примерно одинаковые (6 000 карфагенян, более 5 000 римлян), так что доносить в Рим о блестящей победе не было оснований. Этот римский вариант рассказа о сражении явно восходит к официальным реляциям. Отсюда и цифры потерь, и упоминание о Нумерии Децимии, отсутствующие у Полибия; здесь, в общем, нет противоречия свидетельству Полибия. Он его лишь дополняет и уточняет. Можно думать, следовательно, что в основном события развивались так, как о них рассказывает Полибий, но что прибытие отряда Нумерия Децимия было одним из факторов, заставивших Ганнибала отступить.
Как бы там ни было, в успехе римского оружия на этот раз никто не сомневался, хотя и можно было спорить о том, каковы масштабы победы. Один только Фабий не верил ни слухам, ни письмам и говорил, что, даже если бы все оказалось правдой, он успеха боится еще больше, чем поражения [Ливий, 22, 25, 2; Плут., Фаб., 8]. Но на него не обращали внимания. В Риме, судя по всему, склонны были преувеличивать значение происшедшего. Казалось, что уже наступает поворот к лучшему: блестящая победа над Ганнибалом свидетельствовала, что причиной бездействия и тяжелого морального состояния воинов была не их трусость, а чрезмерная осторожность их командующего [Полибий, 3, 103, 1 — 2]. Подобные мысли открыто высказывал народный трибун Марк Метелл, выходец из знатного плебейского рода. Ведь трибуны, как известно, пользовались сакральной неприкосновенностью, и Метелл мог безнаказанно высту-пать против диктатора. Вот что, по словам Ливия [22, 25, 3 — II], он говорил. Существующее положение вещей стало уже совершенно невыносимым; диктатор не только, находясь в действующей армии, мешал успешно вести войну, но и, отсутствуя, старается противодействовать; он стремится затянуть войну, чтобы подольше сохранить верховную власть; Италия опустошается, а диктатор сидит в Касилине и римскими войсками охраняет свое поле; воинов, страстно желавших сразиться, он держал как бы в заточении за лагерными укреплениями; только когда он покинул армию, воины вышли за валы и разгромили врага; если бы римский плебс был исполнен древнего духа, то он, Метелл, смело предложил бы лишить власти Квинта Фабия, но теперь он удовлетворяется скромным предложением об уравнении в правах диктатора и начальника конницы [ср. у Плут., Фаб., 8].
Такого в Риме еще не бывало: никогда прежде, да и позже, не назначались одновременно два диктатора с одним и тем же заданием и кругом полномочий. Предложение Метелла подрывало сам принцип диктатуры — сосредоточение бесконтрольной власти в одних руках — и вело фактически к восстановлению коллегиальной власти типа консульской. По сути дела, оно явилось логическим развитием той ситуации, которая с самого начала была создана избранием Минуция на должность.
Попытки Фабия, уклонявшегося от участия в плебейских сходках, оправдаться перед сенатом и укрепить свои позиции диктатора не принесли успеха: в сенате он, по словам Ливия [22, 25, 12 — 15], восхвалял врага, то есть, надо думать, пытался втолковать своей аудитории, что Ганнибал — сильный и опытный противник, напоминал о поражениях римлян — следствии недальновидности и неумения командного состава, требовал, чтобы начальник конницы отчитался, почему он вопреки его, Фабия, указаниям сражался с карфагенянами. Если он сохранит верховную власть, говорил Фабий, то сумеет очень скоро доказать, что для хорошего полководца не счастье важно, что господствует ум и рассудительность, что больше славы вовремя и без позора сохранить армию, чем убить многие тысячи врагов. Надоевшего всем старика более не хотели слушать, и тогда диктатор, не желавший участвовать в народном собрании, где должен был решаться вопрос о его власти, накануне ночью отправился в армию. Наутро, однако, когда собралось народное собрание, где большинство было настроено против диктатора, нашелся все же только один человек из правящей элиты, который решился вслух высказаться в поддержку предложения Метелла. Это был Гай Теренций Варрон, человек в среде римского нобилитета новый, однако совсем недавно занимавший должность претора [Ливий, 22, 25, 17 — 18], ставший после гибели Фламиния одним из руководителей демократического движения в Риме. Против предложения Метелла тоже никто не высказывался; оно было принято (по рассказу Аппиана [Ганниб., 12], явно ошибочному, решение по предложению Метелла принял сенат).
Получив по дороге известие об уравнении в правах диктатора и начальника конницы, Фабий вернулся в действующую. армию. При первой же встрече Минуций предложил, чтобы и тот и другой пользовались властью по очереди — через день или через более длительные промежутки времени. Фабий категорически отказался от этого решения, которое поставило бы его в полную зависимость от замыслов Минуция и его действий; по предложению Фабия диктаторы поровну разделили между собой пехоту, всадников и союзнические контингенты. Первый и четвертый легионы достались Минуцию, второй и третий — Фабию [Ливий, 22, 27, 5 — 11]. По словам Полибия [3, 103, 7 — 8], Фабий предложил своему коллеге либо командовать по очереди, либо разделить войска, и так как Мииуций согласился на последнее, то войска были поделены. Мы, вероятно, никогда не узнаем, если только не появятся новые источники, которые пролили бы дополнительный свет на эту проблему, как было достигнуто соглашение; однако нам кажется более близким к истине рассказ Ливия. В самом деле, намереваясь дать Ганнибалу решительное сражение, Минуций был заинтересован в том, чтобы иметь возможность распоряжаться всеми римскими войсками, хотя бы и поочередно с Фабием; он всегда мог бы найти подходящее время для осуществления своих замыслов, превратив соперника в бессильного наблюдателя, — ситуация, для Фабия совершенно неприемлемая. Фабия, если только он желал придерживаться своей прежней линии поведения, устраивало только разделение армии; его он и добился. Дело кончилось тем, что Минуций увел свои войска из римского лагеря и расположился самостоятельно недалеко от стоянки Ганнибала.
Ганнибал, несомненно, с большим удовольствием следил за событиями в Риме, а разрешение политического кризиса там доставило ему особое удовлетворение. Теперь он имел перед собой противника, ослабленного внутренними разногласиями и разделением армии на две части, которыми командовали независимые один от другого полководцы, придерживавшиеся различных стратегических концепций. Наиболее опасный из них — Квинт Фабий Максим — фактически утратил прежнюю власть и возможность серьезно угрожать карфагенянам, а другой — Марк Минуций Руф — не располагал достаточными силами, чтобы одержать победу. К тому же, играя на противоречиях между обоими диктаторами, можно было попытаться разбить их по одному.
Между карфагенским лагерем и лагерем Минуция находился большой холм, который Ганнибал решил сделать центром боя. Расположив вокруг него в различных укрытиях, неровностях и углублениях в засаде около 5 000 пехотинцев и всадников, Ганнибал, чтобы отвлечь от них внимание противника, занял этот холм своими легковооруженными войсками. Минуций не заставил себя ждать: для занятия холма он послал легковооруженный отряд, за ним всадников, а за ними вывел и всю остальную армию. Ганнибал также посылал на холм необходимые подкрепления, которые сдерживали натиск противника и обратили в бегство его легковооруженный отряд. Паника охватила и римских всадников; только пехота Минуция продолжала двигаться вперед; внезапно с тыла на нее напали карфагеняне, укрывавшиеся в засадах, и римляне оказались в кольце. В этот момент на помощь легионам Минуция пришел Фабий; увидев, что подходят свежие силы противника и что войска обоих диктаторов перегруппировываются для контрнаступления, Ганнибал, явно не подготовленный к такому повороту событий, приказал своим солдатам отступать в
