русичка, замыкала шествие. Все же некоторым из «Б» класса удалось смыться еще в то время, когда учительницы растаскивали Егорова и Димку.
В приемной Анна Васильевна приказала нам подождать, а сама приоткрыла дверь кабинета. Там тоже кипели страсти.
— Этого делать было нельзя! Нельзя допускать такого! — вырвался из кабинета взволнованный женский голос. Я узнал по нему Наталью Леонидовну, учительницу английского. — Я знаю этих ребят, кого с третьего класса, а кого и с первого. Это прекрасные дети. Я никогда не видела у них таких лиц, как сегодня. Это же настоящее стравливание! Какие-то гладиаторские бои! От вас, Андрей Васильевич, я такого не ожидала.
— Ну, Наталья Леонидовна, а борьба, а бокс, а хоккей. Вы посмотрите на лица спортсменов. Ведь многие дети занимаются этими видами спорта, — загудел в ответ наш физкультурник.
— Андрей Васильевич, я не знаю, что там у спортсменов, но эти дети хорошие…
Тут ее прервала директриса, видимо, заметив Анну Васильевну в дверях кабинета. Физичка сразу вошла внутрь, еще раз зыркнув на нас глазами, мол, стойте на месте.
— Все, кранты, — Бирюков проводил ее взглядом, полным тоски и безнадежности. — Меня убьют дома.
Шмелев молча сопел, свесив голову. А я подумал, что мама опять будет плакать. Последний раз такое случилось прошлым летом, когда меня побили. Трое «конкурентов» из «Б» класса, захваченные в плен Анной Васильевной, стояли отдельно от нас у другой стенки, тоже бледные и встревоженные. Наташка отвернулась к окну и, по-моему, пустила слезу.
Дверь директорского кабинета отворилась, и оттуда появилась сама Майя Михайловна.
— Ну, кто тут у нас? — произнесла она, задержавшись на пороге, и некоторое время разглядывала нас строгим изучающим взглядом, сложив руки на животе. Мы все старались не смотреть ей в глаза, лично я считал перстни и кольца на руках нашей директрисы. Их было четыре. Три перстня и одно обручальное кольцо. По два на руку.
— Все те же лица, — подвела итог своим наблюдениям Майя Михайловна. — Кокошин здесь, Егоров, Никишов, Халилов, Шмелев, Бирюков…
— Чего Бирюков? — прогундосил Сашка. — Всегда Бирюков.
Майя Михайловна на мгновение замолчала, а потом напустилась на моего друга:
— С тобой, Бирюков, разговор будет особый. Я даже не знаю, согласимся ли мы терпеть тебя дальше в школе.
Сашка теперь молчал, но губы у него шевелились, а смотрел он старательно на пишущую машинку секретарши.
— И с тобой, Губин, — неожиданно повернулась ко мне Майя Михайловна, — мы тоже будем отдельно разбираться. Впрочем, родителей вызовем у всех, и уже завтра. Без родителей можете в школе не появляться.
— Анна Васильевна, — обратилась она к физичке. — А что Наташа? Она почему здесь? Она тоже? — Директриса сделала удивленные глаза.
— Ну она, конечно, не дралась, Майя Михайловна, но людей на битву скликала.
— Ах вот как! Очень хорошо. Тоже приведешь родителей в школу. А то, я гляжу, ты стала слишком активной. Да не там, где надо. Теперь же немедленно все домой. Жду вас с родителями. И никаких компаний, чтобы даже домой шли сегодня порознь… Анна Васильевна, я вас прошу, оповестите классных руководителей девятых «А» и «Б», чтобы сейчас же пришли в мой кабинет. Кое-кого из родителей мы, может быть, вызовем уже сегодня по телефону.
На этом шесть «рыцарей» и «принцесса» вновь обрели свободу.
Однако ненадолго. На лестнице мы столкнулись с Людмилой Николаевной. Она уже знала о случившемся, сама спешила к директрисе и повелела нам ее дождаться. Мы пошли в классную комнату и нашли там весь класс в сборе. Никто домой не ушел, все были взбудоражены случившимся. Такого еще в нашей школе не бывало. Нам пришлось долго отвечать на расспросы. Все думали-гадали, что теперь будет, сочувствовали нам и Наташке, у которой глаза все время были на мокром месте. Она даже торт есть отказывалась, но мы ее-таки уговорили. Все же она молодец, ведь без Бирюка и Шмелева нас бы с Димкой побили.
Хуже всего, что мама моя в этот день была дома. Как и следовало ожидать, ее тут же вызвали в школу. И я снова оказался в кабинете Майи Михайловны.
Чего я только про себя так не услышал. Оказывается, в нашей школе сложилась молодежная группировка. Я — главарь, мои главные подручные — Кокошин и Бирюков, да еще мы втянули туда Шмелева, Наташку и даже Любку. Майя Михайловна, оказывается, всех нас разглядела и в прошлый раз, позавчера, у ворот школы, когда мы там сцепились с Димкиными недругами. Это все Майя Михайловна высказала маме в моем присутствии, а потом еще долго беседовала с ней наедине, пока я ожидал в приемной. Мама вышла минут через сорок, вся заплаканная, и наверняка плакала еще, пока я ходил за верхней одеждой в раздевалку.
До дома мы шли с ней молча. Мне было ее ужасно жалко, и я мысленно ругал Майю Михайловну. А когда я узнал, что отец уехал в одну из своих неожиданных командировок, пусть ненадолго, мне стало ясно, что жизнь действительно сыграла со мной сегодня злую шутку.
ГЛАВА IX «Доктор Ватсон» вышел на прогулку
Мама заперла меня дома. То есть в школу она меня пускала, но больше никуда ни-ни.
— Отец приедет, тогда и решим, как жить дальше, — сказала она мне.
Папа никогда нам не говорит, куда и насколько он уезжает. Мы и не спрашиваем. Уехал — значит, так надо. Если можно, то сам расскажет, где был и что видел. Но иногда мама не выдерживает и ворчит. В эту отцовскую командировку она не ворчала. Она молчала. «Саша, иди есть», — единственная фраза, которую мне трижды в день доводилось слышать за это время.
Следующие после школьного скандала сутки прожил я затворником. Даже к Светке в зоопарк по окончании уроков не поехал. Еще с вечера позвонил и сказал, что не смогу. Хотя мне очень хотелось с ней повидаться и даже было нужно. Ничего, успокаивал я себя, увидимся в субботу и воскресенье.
В пятницу — тоже никуда. Только на холмы с Тамерланом утром и вечером да в школу. Бирюк же в школу вообще не пришел ни в четверг, ни в пятницу. И Димки Кокошина я не видел.
Вечерами я сидел у себя в комнате, слушал музыку и смотрел видак. Все ждал, надеялся, что отец скоро вернется. В пятницу после собачьей прогулки приходил ко мне в гости Макс, мама впустила его, но без улыбок, с лицом холодным, каменным.
— Что это она? — спросил Максим, когда я закрыл за ним дверь в свою комнату.
Я сначала отмахнулся, но потом рассказал все-таки мои злоключения в школе. Ближе его и Светки у меня друзей нет.
Потом мы в обществе кота и собаки играли в шахматы, смотрели видеокассету, которую он притащил. В общем Максим немного скрасил мое затворничество, ушел домой аж в одиннадцать.
Я часть ложусь поздно, хотя родители иногда и пытаются укладывать меня до двенадцати. Обычно я засыпаю, когда из их комнаты давно доносится мирный храп. А уж в пятницу — святое дело, суббота-то выходной. Так и тогда я засиделся за полночь. Мама уж легла. И вдруг зазвонил телефон.
Я удивился, кто это так поздно, часы показывали полвторого, но решил, что отец, он иногда звонит из командировок. Поспешив в коридор, снял трубку.
На мое «Алле» телефон отозвался Светкиным голосом. Я удивился еще больше. Обычно так поздно она не звонит, Светка в отличие от меня «жаворонок».
— Ты, наверное, все забыл, что обещал, — укоряла меня моя подруга.
— А что я обещал?
