желание.
— Эх, мороженого хочу, как чукча арбуза, — в который уже раз затронул больную тему Петька.
— Все хотят, — сухо заметил Саша.
Федя смолчал.
— Может, все-таки поменяем? — Петька просительно заглянул Феде в глаза. — Все равно ведь, наверное, придется.
— Мне отец говорил, что в Крыму среди населения и рубли не хуже карбованцев ходят, — как можно тверже возразил Федя, но уверенности его голосу уже не хватало — он сам это чувствовал.
Ситуация, конечно, сложилась досадная. В помещении вокзала работал обменный пункт валют, и поменять в нем рубли на украинские деньги не составляло никакого труда ни для кого из пассажиров, но только при одном условии — если у них есть паспорта.
«Опять эти паспорта, будь они неладны! А где их взять-то?» — тяжко вздохнул про себя Федя. Тут еще, как нарочно, прямо напротив них остановилась маленькая девочка лет восьми и стала медленно и с чувством облизывать длинное красивое эскимо. Ее толстая мамаша куда-то отошла, а дочке, чтобы той не скучно было ожидать, купила именно то, о чем мечтала вся троица.
— Ну давай махнем, — опять дернул его за рукав Петька, — вон, вон еще один ходит. Вишь, мужик у него поменял.
Петька имел в виду самодеятельного менялу, которых ошивалось на площади у вокзала достаточно, ничуть не меньше, чем в Москве у Киевского.
— Дурак этот мужик, — героически сопротивлялся Федя, — наверняка его накололи. Фантики от конфеток в карман положил.
У ног девочки с мороженым пристроилась пыльная лохматая собачонка бездомной породы, она не спускала с лакомства вожделеющих глаз и сглатывала обильные слюнки, изредка орошая ими раскаленный асфальт.
— Да ну-у, Федь, не пори ерунды, — упрямо гнул свое Петька, — четвертый уже за пятнадцать минут, и всем фантики, да? Да этого менялы уже бы тут не было, кабы он всех накалывал, а он — вот он, стоит и пятого ждет. Давай я стану этим пятым, а, Достоевский?
— Пусть идет, Федь, — предложил Саша, — а мы его потом кормить не будем, когда он без денег останется.
— А ты, Пушкин, молчи, Дантесу пожалуюсь. Понял? — обиделся Петька.
Толстая мама прытко подбежала к своему ребенку и, ухватив за руку, поволокла за собой куда-то в сторону стоянки такси. Девочка дернулась от неожиданного рывка, рука с подтаявшим мороженым качнулась, и изрядный его кусок смачно плюхнулся прямо перед носом у кудлатой собачки. Та тут же с жадностью его проглотила, да еще асфальт вылизала.
— Ладно, хрен с тобой, — не выдержал Федя. — Иди меняй свои бабки, Кочет.
Петька просиял и бегом помчался к меняле. Саша и Федя проводили его полными надежды взглядами. Вот он благополучно подскочил к мужику в клетчатой рубашке и синей бейсболке, ничем особенно не приметному среди массы других киевлян и гостей столицы Украины. Разве что в руке несколько бумажных купюр держит, но это никому не заказано. Петька сам завел с ним разговор и, похоже, весьма успешно. Меняла очень скоро полез в карман, и они оба, склонив головы, занялись взаиморасчетами. Потом меняла распрямился и принял независимую позу, рассеянно поглядывая по сторонам, а Петька все стоял и пересчитывал купюры, перебирая их пальцами. Наконец он убедился в честности сделки, отдал меняле свои российские деньги, махнул на прощание рукой и, сияя улыбкой, развернулся в сторону заветного лотка. Тут меняла словно очнулся, как-то суетливо дернулся и схватил недавнего клиента за плечо. Петька повернулся к нему опять, но совсем ненадолго, на какие-то секунд двадцать, не больше. Затем он кивнул, опять махнул рукой, теперь уже встревожившимся ребятам, и уверенно пошагал за мороженым.
— Нормально, — хлопнул Федю по согнутой спине Саша. — Сейчас он нас хохляцким мороженым угощать будет. Спорим на рубль, что оно хуже нашего.
— Не думаю, — возразил Федя, — мне кажется, такое же. Одна ведь страна была в прошлом, и мороженое, значит, одинаковое.
— Спорим, хуже.
— Знаешь, на вкус, на цвет товарищей нет.
— Все равно, спорим? — Сашу как заело. — Я тебе верю: скажешь, что лучше, — значит, лучше; скажешь, нет — значит, нет. Ну, спорим?
— Да пожалуйста… — Федя пожал плечами и протянул Саше ладонь, тот взял ее в свою и сам разбил. — На рубль, — напомнил он, будто речь шла о какой-то значительной сумме. — А где Петька?
Действительно, от лотка до них было несколько шагов, очереди за мороженым, несмотря на жару, здесь не наблюдалось. А Петьки у лотка не было.
— Где же он? — забеспокоился Федя и вскочил. Вслед за ним вскочил и Саша. Они в две пары глаз тревожно осматривали площадь, выглядывая пропавшего посланца. Петька как сквозь землю провалился.
— Может, он к меняле вернулся, что-то не так? — предположил Саша.
Но и менялы в синей бейсболке на площади тоже уже не было видно.
— Вот блин, — окончательно разволновался Федя, — где он? — И, уже никого не стесняясь, Федя во всю мочь прокричал: — Петька! Кочет!
— Что ты орешь, мы не в лесу, — одернул его Саша. — Так нас еще и менты заграбастают. Давай искать по-другому. Оставайся здесь, жди Петьку, а я сбегаю в здание вокзала. Может, он туда пошел, в буфете что-нибудь покупать или ему в туалет приспичило.
Слова Саши показались Феде разумными, и он скрепя сердце заставил себя успокоиться.
— Ладно, иди, — согласился он, — а я его здесь буду караулить.
Саша шустро убежал, а Федя остался. Он мысленно расчертил лежащую перед ним площадь на равные квадраты и стал методично прошаривать их взглядом в поисках Петьки. Так, по крайней мере, было легче ждать. Но в хаотичной городской привокзальной сутолоке нигде не попадалось ни синей бейсболки менялы, ни Петькиной взъерошенной головы.
— Кого потерял, молодой-красивый? — оторвал его от дела сипловатый, будто прокуренный голос, больше похожий на птичий крик, чем на речь человека.
Федя обернулся. Сбоку к нему подкатывала цыганка в длинной засаленной юбке и платке — это невзирая на жару, когда вообще хочется раздеться.
— Не переживай, красавец, придет она, та, которую ждешь, никуда не денется, давай я тебе на нее погадаю.
Федя почувствовал, что краснеет, — этого еще только не хватало.
— Спасибо, не надо мне гадать, — довольно вежливо ответил он.
— Ты что, будущего своего знать не хочешь? — Цыганка подходила все ближе и ближе. — Или боишься? Никогда, дорогой, не поверю. Давай, хороший, тебе погадаю. Все, все, что нагадаю, все исполнится.
Неожиданно цыганка резко выбросила вперед руку и сорвала с Фединой головы несколько волосков. Он даже не успел отшатнуться.
— Не пугайся, так надо, — быстро затараторила цыганка, — теперь давай сюда денежку, я заверну в нее твои волосы и погадаю, деньги обратно получишь.
Федя отрицательно мотнул головой и сделал два шага в сторону, показывая, что разговор закончен. Он бы и вовсе ушел, да Петька или Саша могли возвратиться в любую минуту.
— Э, молодой, куда, — не отставала цыганка, — возьми свои волосы, хуже будет.
Федя попробовал отвернуться, но цыганка резво обежала его сбоку.
— Возьми волосы, бумажку-денежку сюда положи, я волосы заверну, и возьми, хуже будет.
— Да пошла ты! — не выдержал Федя.
— Э-э, зачем ругаешься, такой красивый и так говоришь. Я тебе добра желаю, возьми волосы, а то уродом станешь, не женишься никогда. Ни одна девушка тебя не полюбит, и сам любить не сможешь.
— Уйди, дура! — совсем разозлился Федя.
— Я дура?! Это ты дурак! — Цыганка завопила так, что на них стали оборачиваться прохожие. —
