мыслями и тщательно продумать все дальнейшие ходы следствия.
Я слез с велика и предложил Женьке зайти в магазин, купить мороженого. Что мы и сделали. Затем расположились в теньке на скамеечке и приступили к разрабатыванию дальнейшего плана действий. Я понимал, что фактов у меня недостаточно. Ну подумаешь, человек вышел нареку, осмотрелся и что-то там нашел в кустах неподалеку от места преступления. Что тут такого? Может, у него там донка была спрятана. Я, конечно, мог бы рассказать все отцу или милиции, и тогда они, возможно, нашли бы действительно улики и факты, изобличающие преступника. Но теперь, когда я включился в погоню и почуял след, мне очень не хотелось делить с кем-нибудь успех расследования. Я даже пожалел, что рассказал все Женьке.
Однако надо было продолжать следствие.
Я подумал, что милиция или мой отец тоже вряд ли могли бы рассчитывать найти теперь улики через столько-то дней после убийства. Зато они наверняка установили бы слежку за подозреваемым и попытались бы исследовать его алиби. Где он был и что делал в то время, когда было совершено преступление. И тут я понял, что без Женьки мне просто не обойтись, а стало быть, все мои недавние сожаления на самом деле были страшной глупостью. Вести слежку за Серегой Козиновым нам с Женькой было не то что обременительно, а скорее невозможно. Зато мы могли бы с ним познакомиться и втереться в доверие, чтобы побольше узнать о его жизни и выведать, где он был в момент преступления. Несомненно, надо было познакомиться не только с ним, но и с его окружением. То есть надо было войти в компанию молодежи из «Лесного городка». Это был единственный путь, который мог привести к успеху мое расследование, и Женька тут был мне нужен позарез.
— Ты знаешь, где они тусуются? — спросил я его.
— Кто? — Женька, что ли, позабыл, зачем мы сюда приехали?
— Серега этот с компанией.
— Знаю. На речке у Дальнего. «Дальний» — это значит дальний пляж, место престижное, с ресторанчиком. Там всякий народ ошибается — от местной шпаны до иностранцев и культурной элиты.
— А где их там искать?
— Легче показать.
— Тогда завтра так сделаем, отправимся на Дальний и, если они там, попытаемся познакомиться. Я на тебя рассчитываю.
Женька согласился, и мы отправились в Узорово, так как в «Лесном городке» сегодня делать было больше нечего. Женька поехал к себе обедать, я тоже. Пусть мама еще раз порадуется, что явился к обеду вовремя.
Как только я расстался с Женькой и отвлекся от следствия, на меня опять наехало. И чем дальше, тем пуще. Размолвка со Светкой не давала мне покоя. За обедом я, по обыкновению, все проглотил, но чисто механически, а затем отправился в свою комнату и завалился одетым на кровать в тоске и унынии. Два часа я страдал лежа, а потом мне и это стало невмоготу. Пришлось подняться, взять на поводок бультерьера и идти куда-нибудь побродить. Куда-нибудь — это, конечно, на речку.
На улицах Узорова было достаточно пустынно, о чем я и мечтал. Так что мы с Тамерланом без ненужных встреч дошли до узоровской церкви и мимо стандартного сельского магазинчика спустились к берегу реки. На берегу также никого не было. Обманывая себя, что делаю это просто так, я направился в сторону Митяева.
Тамерлан, довольный, что его спустили с поводка, весело бегал по траве, наполовину окунув в нее свое чудное рыло. Именно рыло, потому что то, что у бультерьера выдается вперед от ушей, даже мордой назвать будет слабовато. «Не морда, а ведро», — сказал как-то мой папа.
В общем, Тамерлан был, как всегда, на речке в прекрасном настроении. Я же брел по пустынному берегу наедине со своими нерадостными мыслями. Так мы дошли до ямы и здесь только встретили первого человека — это был, конечно, рыбак и, конечно же, дядя Гена.
— Привет, Санек! — обернулся он на мои и Тамерлановы шаги. — Чего без удочки?
— Да разве ж в такое время клюет? — усомнился я.
— Клюет, Санек, всегда. А и не клюет, все равно порыбачить можно, — философствовал дядя Гена, доставая из коробочки «беломорину», — потому как дело это хорошее. Ты как считаешь, верно я говорю?
— Да, верно, — согласился я, усаживаясь на траву рядом с ним. Я был уверен, что сейчас он, по обыкновению, загнет какую-нибудь историю. Так и случилось.
— Ты бы взял своего носорога на поводок, — заметил дядя Гена, когда Тамерлан подкатил к нам поближе и начал обнюхивать рыболовную снасть, — а то он опять тут чего проглотит или леску запутает.
Дядя Гена был прав, хлопот с Тамерланом на рыбалке хватало. Я послушался и, щелкнув карабином, пристегнул поводок к ошейнику.
— Что это у тебя поводок такой хилый?
— Да не хилый он, кожаный.
— Кожаный — он тогда крепкий, когда из ремешков колбаса сплетена, а у тебя простой ремешок.
— Ну и что, у него ошейник-то строгий, с шипами, он и не может сильно дернуть.
— Все равно надо другой поводок, как бы чего не вышло, собака-то серьезная. О-о-о, он у тебя еще и рвется. — Дядя Гена рассмотрел трещинку на потертом кожаном поводке. — Я тебе, Санек, хороший поводок подарю. У меня дома стропа есть от парашюта, я тебе дам, ты из нее хороший поводок сделаешь. Из стропы самые лучшие поводки, крепче стропы ничего нет, это я тебе говорю точно.
Дальше пошла история.
— Я ведь, Санек, откуда все это знаю? Я в армии десантником был. В десантных войсках служил. С парашютом прыгал. Сорок прыжков у меня. Понял?
Я кивнул.
— Да-а, вот так, — продолжал дядя Гена. — И еще, Санек, один без парашюта. Я с двух тысяч метров один раз без парашюта прыгнул.
— То есть как? — не понял я.
— Не веришь? Ну, конечно, кто поверит?.. Я бы и сам… А, правда, было. Первый прыжок был у меня с двух тысяч. Я до этого прыгал, но ниже, там парашют сам открывается. Ну, кольцо к штанге в самолете привязано, рвет, и все — купол раскрылся. А этот был затяжной, надо было самому кольцо дергать. Ну, я, когда надо, дернул, а парашют не раскрылся. Выскочил, но не раскрылся. У нас на рукаве такое зеркальце было, я посмотрел в него — купола нет. Так, тряпка какая-то за стропами полощется. А чтобы второй парашют, запасной, открылся, надо от первого освободиться, иначе второй в первом путается, купол гасится, и все… Теперь я знаю, первый парашют отстреливается легко» а тогда — ножом надо было стропы перерезать. Нож у меня на ноге был, вот здесь. — Дядя Гена показал на голень. — Я его достал и уронил вниз, хе-хе, — усмехнулся бывший десантник. — Ну, что делать? Дернул еще кольцо. Второй, конечно, в первом запутался. Но, ты знаешь, я как-то спокоен был. Я был уверен, что не разобьюсь. Не знаю почему, но даже не сомневался, ничего со мной не будет. Только все время к падению готовился. Упал в болото на кочку, даже сознания не потерял. Меня куполами этими нераспустившимися накрыло, и я в стропах запутался. Разбил зеркальце, осколком перерезал стропы, встаю, гляжу — уже бегут. Ну, они ж видели, как я лечу. Подбежали: «Жив?» — «Жив», — говорю. А они меня на носилки и быстро в госпиталь. Врач меня осмотрел: «Все, говорит, цело, только лопатку вывихнул»… Я не поверил, не болит ничего. Понимаешь, в таком был состоянии — никакой боли не чувствовал, на следующий день только началось. Врач меня на стол положил, а сбоку зеркало, я посмотрел, а лопатка у меня как крыло из спины торчит и синяя вся. Он мне на нее как надавит. Я: «Ой!» — в глазах потемнело, такая боль, но вправил. А потом опять было не больно. Только на следующий день все заболело, шутка ли, с двух тысяч метров, считай, что без парашюта.
Дядя Гена замолчал. Я не знал, верить — не верить. С одной стороны, невероятная история, с другой — так красочно рассказал, что и не придумаешь. Может, и вправду с ним это случилось, чего только в жизни не бывает. По крайней мере я не стал высказывать своих сомнений, а, наоборот, выказал восхищение дяди Гениным рассказом. Затем посидел еще немного рядом для приличия и отправился дальше в сторону Митяева.
Конечно же, Светку я не встретил, зря только бродил по берегу и по митяевской улице, где стоял
