Вампир — граф Дракула

слесаря и велим открыть дверь, нисколько не смущаясь присутствием полицейского. Но нам надо разделиться: двое отправятся на Пикадилли-стрит, а трое — в Чиксанд и Джемейс-Лен, где, по сведениям Гаркера, сложены остальные ящики.

Минна слушала фон Гельсинга с нескрываемым интересом. Я был рад, что она несколько отвлеклась от воспоминаний об ужасной ночи. Однако ее лицо было смертельно бледно и очень похудело.

Профессор продолжал:

— Прежде всего надо освятить ящики в часовне. Потом мы поедем на Пикадилли-стрит. Возможно, граф объявится там, поэтому Гаркер, Сивард и я останемся в доме, а Артур и Морис отправятся в Чиксанд и Джемейс-Лен.

Мне хотелось остаться с Минной, чтобы быть рядом с ней в случае возможной опасности. Она же ни за что не хотела допустить этого, говоря, что мне необходимо ехать с остальными.

— За меня не бойся, — прибавила моя жена. — Если Богу будет угодно, я обойдусь без посторонней помощи.

За завтраком все старались, насколько возможно, скрыть свою тревогу. Фон Гельсинг спросил, вооружённы ли мы как следует, и обратился к Минне:

— До захода солнца вы в совершенной безопасности, а к вечеру мы вернемся, если не… Конечно, мы вернемся! К тому же я принял кое-какие меры предосторожности, и Дракула не сможет проникнуть в вашу комнату. Но все же я хочу предохранить вас, а поэтому благословляю…

Профессор достал распятие и приложил его Минне ко лбу. Раздался пронзительный ужасающий крик, болезненно отозвавшийся в моем сердце. На том месте, где крест коснулся кожи, образовался глубокий красный шрам как от сильного ожога. Минна, упав на колени, разразилась потоком слез. Спрятав лицо в свои длинные роскошные волосы, она кричала:

— Я опозорена, я нечиста! Даже Бог отвергает мое оскверненное тело! Я сохраню это постыдное клеймо до самой смерти!

Я бросился к ней, стараясь найти хоть слово утешения.

— Не сокрушайтесь, дорогая! — наклонился к Минне профессор. — Бог милостив! Он не оставит вас!

Настало время ехать, и я простился с Минной. Никогда не забуду этого прощания. Если в конце концов Минне суждено стать вампиром, я приму ту же участь, так как не хочу расставаться с ней.

Мы проникли в часовню без особых затруднений. Там все было по-прежнему. Трудно поверить, что своды старой часовни хранят ужасную, омерзительную тайну.

Профессор немедленно приступил к делу.

— Граф может покоиться лишь в земле, привезенной из его замка, — сказал он. — Освятив ее, мы лишим его возможности воспользоваться ею.

С этими словами фон Гельсинг отвинтил крышку одного ящика и окропил сырую затхлую землю святой водой. Поступив так же с остальными ящиками и снова привинтив крышки, мы удалились.

— Часть дела сделана, — ободряюще улыбнулся профессор. — Даст Бог, наша работа увенчается успехом, и уже сегодня вечером лоб миссис Минны будет опять чист.

Позже, Пикадилли-стрит. Фон Гельсинг был прав, и нам удалось войти в дом, не возбудив подозрений полиции. Артур и Морис отправились за слесарем, а мы ждали конца операции, сидя в парке напротив дома. Я видел, как слесарь, после довольно продолжительных усилий, открыл дверь и вручил ключ Артуру, а тот дал старику на чай. Выждав некоторое время, мы подошли к дому и постучали. Морис немедленно открыл дверь со словами:

— Заткните носы, воздух здесь невыносим!

В доме пахло так же ужасно, как в часовне. Мы начали розыски, стараясь держаться поближе друг к другу.

В столовой стояли восемь ящиков с землей. Восемь вместо девяти! Одного ящика не хватало. Все наши труды пропадут даром, если мы не найдем его.

Пока фон Гельсинг совершал тот же обряд, что и в часовне, кропя землю в ящиках святой водой, мы обыскали весь дом в надежде найти недостающий ящик, но напрасно. Комнаты оказались совершенно пусты, и видно было, что граф посещал лишь столовую. На столе в беспорядке лежали купчие на три дома, черновики писем, почтовые принадлежности. В углу я заметил пустой кувшин и таз с грязной водой. Мы нашли еще щетку для волос и большую связку ключей.

Артур и Морис, записав точные адреса домов и взяв с собой найденную связку ключей, уехали. Мы же решили дожидаться их возвращения здесь.

Глава XXII

ДНЕВНИК ДОКТОРА СИВАРДА

3 октября. После ухода Артура и Мориса время, казалось, остановилось. Профессор старался отвлечь от грустных мыслей Гаркера, на которого тяжело смотреть, до такой степени он убит последними ужасными событиями. Еще вчера вечером это был молодой человек с темно-русыми волосами, здоровым цветом лица, счастливый и довольный. Сегодня он сидел передо мной осунувшийся, постаревший, с поседевшей головой. Лишь в лихорадочно горевших глазах еще оставалась энергия.

Зная, что все наши мысли сосредоточены на графе, фон Гельсинг заговорил о нем:

— Чем больше я узнавал о Дракуле, тем тверже становилось мое решение употребить все силы, чтобы избавить мир от столь вредного существа. С каждым годом его власть расширяется, и он знает это. Еще при жизни Дракула был человеком незаурядным. Храбрый воин, деятельный политик, он успевал еще заниматься алхимией, считавшейся тогда высшей наукой. Сердце у него было суровое, характер твердый, даже жестокий… Во всяком случае, нравственные способности графа пережили физические. В данную минуту Дракула пробует свои силы, и если нам не удастся уничтожить его, число жертв вампира будет расти с каждым днем.

Гаркер глубоко вздохнул. Сочувственно взглянув на него, профессор продолжал: