пока буду подкармливать. Класть на то место куски китового мяса. Его много. Здесь неисчислимое множество собак. Ничейные, беспородные, они разгуливают по улицам в одиночку и стаями, лежат возле домов, бродят за поселком, в горах и на прибойной полосе. Благо, на берегу гниют «шашлыки» — останки китовых туш, горы мяса. При таком обилии корма можно и не признавать человека.
Бродячие псы не имеют кличек, не понимают команд. У каждой собаки свой характер, привычки, повадки и хитрости. У стаи свой закон, условности, иерархия. Чтобы приобщить собак к «цивилизации», знакомился с ними, наблюдал за поведением, дал характеристики и каждой придумал кличку.
Вот сидит богатырь, пассивный старый кобель, рыжий, с толстой, провисшей, как у быка, шеей, не знавшей ошейника, — лев. Истинный лев. Он не ходит искать пищу. Кажется, что, зажмурив глаза, все время спит. Но запахло мясом, и лев встает, обнажает правый клык, желтый и обломанный. Увидев намерение льва, любая псина, поджав хвост, отходит в сторону. Лев пожирает оставленное мясо и снова дремлет. Он знает свою силу, никогда не бегает, не лает и не оглядывается. Порою стоит, как танк, на дороге, и приходится его обходить. Рык пса напоминает бульканье борща в большой кастрюле. За силу, за ханскую власть и величие я назвал его Чингизом.
Выделяется в стае рослый пес, черный, широкогрудый. Одно ухо торчком, другое висит. Квадратная морда его изрезана шрамами. Безмерно злобен, нападает быстро, рвет беспощадно. Пират. Собаки боятся его больше, чем владыку Чингиза. Но он не нападает на Чингиза, как не нападает на него и Чингиз. Пока не известно, кто сильнее.
Возле Чингиза вертится песик, красный, похожий на лису. Хвост крючком, ушки торчком. Подвижный, ловкий, пронырливый. Не упускает случая стащить чей-нибудь куш. Чингиз поощряет его заигрывания, но дележом не балует. Однако песик ухитряется стащить остаток пищи. Вор- рецидивист. Жулик.
Следующий представитель разношерстной компании — такса. Кривоногий, длинный, с крысиной мордой и облезлой, вечно линяющей шерстью. Хвост откушен или обрублен, култышка всегда вверх. Жадный, прожорливый, запасливый и трусливый. Все, что пахнет пищей, прячет. Зарывает даже щепку, старую кость, сапог, пропитанный китовым жиром. Этот пес — скряга. Каждая сильная собака считает своим долгом задать ему трепку. Он ведет себя смело только по отношению к слабым».
Кряжев отложил тетрадь. За окном дрались собаки. Он решил запрячь их в нарту, проскочить по ближним тальникам, поискать куропаток.
Сборы были недолгими. Вскоре упряжка вынесла его за перевал.
Охота оказалась удачной, в нарте лежала дичь.
Потеплело. Играл южняк — самый стойкий и противный ветер с гнилого угла. Он принес с собой тяжелые хлопья снега.
И вдруг стало свинцово-тяжелым все: и шуба, и сапоги, и нарта, и дорога. Ветер усилился, поволок поземку. Исчезла видимость. Гигантский вихрь закружился вокруг упряжки.
Вот так часто на этом острове: сорвется ветер, неожиданно разбушуется, и, как в море, без компаса не доберешься.
Кряжев подталкивает нарту, а снег сыплется и сыплется, будто в небесном хранилище проломилось дно. Снежная стена подымается впереди, сзади, сбоку. Тюрьма. Ни дверей, ни окон, ни просвета, лишь дикий необъятный гул разгулявшейся стихии.
— Вперед! — кричит Кряжев, подбадривая собак. — В море страшней бывало, и то выгребался… Вперед!
Собаки стали белыми, как и все вокруг. Они вытягиваются и тянут, успевая вслед за вожаком. Они выбиваются из сил, но Пират не останавливается.
Где небо, где земля, где спуск и где подъем? Уже не разобрать. Снег мошкарой кружит и кусает.
— Вперед! Вперед, собачки, вперед!
Кряжев плетется, уцепившись за нарту, доверяя Пирату, его чутью, его умению находить дорогу.
А в это время по белому насту черной тенью шла собака. Шла с горы к поселку, большая и страшная. Шла она, живой свидетель разыгравшейся когда-то трагедии.
Это была Динго.
Низко опустив голову, она принюхивалась к невидимому следу. Собака была глухой и старой, а уцелевший глаз ее плохо видел даже в ясную погоду. Задняя лапа, словно подвешенная к бедру, висела плетью, но Динго еще находила силу, чтобы устоять против ветра. Она не могла переждать пургу в своем логове. К поселку ее вел голод. Возле круглого валуна, обдуваемого ветром, должен лежать кусок мяса. Его оставляет человек, который живет в ее бывшем доме. Но сегодня мяса нет, и, задрав большую седую голову, собака воет. Воет в тон утихающему ветру, так же выдыхаясь и слабея. Рядом сидит ее единственный большелобый щенок. Он не знает, зачем привела его к поселку мать. Он впервые подошел так близко к человеческому жилью. Его пугают незнакомые запахи. Но он сидит, такой же большой, как старая Динго, только совсем еще не знающий жизни.
Ветер замирает, стелется по склону горы, слизывает легкие пушинки снега.
«Последние порывы, — радуется Кряжев, — теперь с горы, и поселок как на ладони. Чертовски капризная погода. А Пират — молодец. Вывел…»
Нарта быстро скользила под уклон, даже липкий снег не задерживал ее хода, и вдруг вожак круто потянул в сторону. Упряжка рванулась за двумя дикими убегающими собаками. Они черными клубками маячили впереди. Одну Кряжев узнал сразу.
— Динго… А кто же с ней? Вот хитрюга, в кустарник заводит. Там нарта не пройдет. Ниче-го-о… Мы этот лесной островок обойдем. Лево, Пират! Лево!
Расстояние сократилось. Теперь хорошо был виден окрас второй собаки.
— Это ее щен. Красавец… Поймаем… Взять, Пират! Взять!
А снег снова повалил густыми мокрыми хлопьями, собаки заметно сбавили бег. Они проваливались в сугробах, кое-где ползли на брюхе, высунув языки, дышали тяжело, но азарт погони не покидал их.
— Вперед, собачки! Давай! Вот она! Не уйдешь… На трех ногах далеко не ускачешь… Сейчас попадешь под упряжку. Только бы вовремя затормозить нарту, а уж щенка-то я оттащу в сторону. Эх, красавец. Эх, бежит… Легко, свободно, старую не покидает, а мог бы уйти… Э-эх!!
Уже и нарта катится под гору, и снег бьет по лицу мелкой дробью, и ветер запел непонятную песню.
Но Кряжеву не до погоды. Он видит только старую овчарку и молодого красавца-щенка.
— Сейчас… Сейчас… — Он даже привстал в нарте. Еще метр, два…
А пурга уже скрыла даль, передвинула снега, сравняла землю с небом. Но остол в руках. Еще секунда и — стоп! Свалка…
— Взять! — кричит Кряжев и видит, как Динго прыгает в сторону. Молодой за ней…
Пират проскакивает мимо, но тут же круто разворачивается. Собаки сталкиваются, бороздят лапами снег и враз бегут в сторону, а нарта катится вперед по инерции.
— Обрыв! — Но уже поздно. Не воткнуть остол, не остановиться.
Рывок — и нарта переворачивается. Кряжев летит кувырком по крутому склону.
— Все. Приехали, — выбираясь из сугроба, отплевываясь, ворчит он. — Пират! Пират!
Тишина. Лишь катятся еще комья — обломки снежного козырька. Да где-то наверху свистит вьюга.
— Пират!!! Черта с два. Умчались и ружье привязанное увезли. Не сам
