предприятие; найти путь к предприятию, выявить производителей, схватить – и отдать под суд. Обычная, вполне решаемая полицейская задача.
Но если производителей невозможно схватить?.. Как поступить, если вдруг действительно планета с таким красивым названием – Серебристый Лебедь (лебедь… самая светлая из всех птиц!) – окажется средоточием нездешней тьмы?..
Мы просидели в «покоях Мнемосины» еще часа два и Патрис Бохарт дожевал все сосиски и булочки, когда вернулся Деннис Платт.
– Ну что? – нетерпеливо спросил вскочивший на ноги Бохарт. – Установили?
– Да. – Платт подошел к компу, вызвал картинку. – Маршрут постоянно один и тот же.
На экране возникли схематические контуры островов, разбросанных по океану. Огибая их, тянулась далеко на запад белая линия – путь, который проделывал катер Лайоша Ковача. Линия упиралась в одинокий небольшой остров, очертаниями напоминающий полумесяц с закругленными рогами.
– Остров безымянный, – повернувшись к нам от экрана, пояснил Ден. – За четыре последних месяца Ковач совершил четыре поездки. Условный квадрат двадцать восемь-тридцать четыре.
– Так! – Бохарт энергично потер ладони и произнес в транс: – Рон, немедленно запрашивай данные мониторинга. Квадрат двадцать восемь-тридцать четыре, безымянный остров. Пусть будет островом Ковача! Сбрасывай данные прямо сюда, к Мнемосине. Выборочно, при наличии объектов. Только быстрее, руки чешутся!
Его азарт передался нам со Станом. Мы больше не смотрели на экран с воспоминаниями Ковача; мы смотрели на экран компа, ожидая, когда схема океана с островами сменится изображением, сделанным с космического спутника и переданным в хранилище информации.
– А островок-то совсем рядом с фронтиром, – пробормотал Патрис Бохарт. – Ден, ну-ка выясни, нет ли там исследователей?
Заметив, что оператор оставил свой пульт в покое и тоже с интересом рассматривает схему, он добавил:
– А ты, Андрей, продолжай, продолжай, не обращай на нас внимания. Одно другому не мешает.
Ден проделал несколько манипуляций пальцами над панелью компа и сообщил:
– Остров безлюден. Первое и последнее зафиксированное посещение – группа Макдивитта, девяносто семь лет назад, стереотипные анализы и тесты. Стационарной базы не было, длительность исследований – двадцать четыре дня.
– А потом, стало быть, начались посещения незафиксированные, – сказал Патрис Бохарт, вышагивая по «покоям Мнемосины». – И с целью отнюдь не исследовательской.
Я вспомнил странную историю о печальной судьбе исследователей фронтира на Серебристом Лебеде и задал вопрос:
– Скажите, Патрис, а вы ничего не слышали о том, что побывавшие на фронтире впоследствии кончают жизнь самоубийством?
Патрис Бохарт резко остановился и изумленно воззрился на меня:
– Откуда у вас такая информация, господин Грег?
– Но это действительно так?
– Н-не знаю, честно говоря, – озадаченно ответил дубль-офицер. – Собственно, насколько мне известно, на фронтир сейчас никого специально не посылают. То есть экспедиции продолжают работать, но участие в них – дело сугубо добровольное. Я не располагаю достаточной информацией – не наш это профиль, – но, по сообщениям, людей там очень мало. Установлены приборы, данные передаются на материк… У нас, в Илионе, самоубийства, конечно, происходят, но мы как-то не связывали их с предыдущей работой… Во всяком случае, на моей памяти… – Патрис Бохарт подошел ко мне. – Это официальные данные, господин Грег?
– Официальных данных у меня нет, – ответил я. – Так, разговоры…
– Это стоит проверить, – задумчиво сказал Бохарт. – Если и в самом деле… Надо проанализировать статистику. Вот закончим с этими, – он кивнул на безмятежно спящего Лайоша Ковача, – и займемся… Ага, началось!
Он ткнул пальцем за мою спину. Я повернулся к компу. На экране появилось сделанное сверху изображение океана и острова – серо-зеленого полумесяца, затерявшегося среди водного пространства, отливающего тусклым стальным блеском. Внутренний изгиб полумесяца желтел полосой пляжа; то здесь, то там торчали из песка каменные глыбы, некогда скатившиеся с вздымающихся за пляжем скал. Скалы поросли лесом, но их вершины, которые, расталкивая деревья, упорно и безнадежно тянулись к небу, были голыми, как поверхность какого-нибудь астероида. Наружная сторона полумесяца, его округлая спина, представляла из себя каменный массив, изрезанный узкими извилистыми проходами, упирающимися в отвесные стены. Волны неустанно хлестали каменную спину полумесяца, разлетаясь облаками брызг, но ни на мгновение не прекращая свое монотонное занятие. О том, чтобы причалить здесь к берегу, не могло быть и речи.
Примерно две трети поверхности острова Ковача было покрыто лесом, а ближе к одному из его округлых рогов густые заросли перемежались каменистыми ложбинами, притаившимися в окружении серых безжизненных скал.
Именно к этому, покрытому проплешинами рогу, и приближался, уверенно скользя над волнами, быстроходный оранжево-белый катер. Подойдя к пологому берегу, он отключил воздушную подушку и с разгона выскочил на песок. Спустя несколько секунд из оранжевой рубки вышел человек в длинной черной куртке, с большим заплечным мешком, и по выползшему из носовой части катера трапу спустился на берег.
– Рон, дай увеличение, – сказал Бохарт в приемник транса. – Единицы на три.
Изображение мигнуло, приблизилось, и стало ясно, что одинокий мореплаватель – это именно Лайош Ковач. Оглянувшись на катер, он поправил мешок за спиной, пересек прибрежную полосу и, размеренно шагая, скрылся в зарослях, окутывающих пологие склоны.
