«Конечно, он самый настоящий автор, — пристыженно подумал Черепахин. — Какая „наседка“ будет заботиться о своих книгах? Да и откуда книги у „наседки“?»
А вслух сказал:
— Конечно, дорогой Аристарх Матвеевич! Я помню, как вы отнеслись к своему товарищу по несчастью! И я сделаю для вас все, что смогу!
Аристарх Матвеевич даже прослезился.
— Очень… очень приятно встречать обычную человеческую благодарность! Это редко бывает, очень редко… Со сколькими я сидел, многие потом и не здороваются…
Поймав изумленный взгляд Черепахина, он сбился.
— Гм, да, в жизни все так запутано… Кстати, вы ведь помните следователя Крайко?
— Ну конечно, помню. А что?
— Новая власть, новые времена, другие подходы… Поймали его на взятке. То он людей арестовывал, теперь его арестовали. Философия: круговорот воды в природе! Точнее, круговорот арестантов в тюрьме… А что если я напишу книгу на эту тему? Вы сможете дать ей надлежащую рекламу?
Сушин отнял у него полдня, но Черепахин не пытался его выставить. А вот правдоискателей и обиженных сразу отсылал в «инстанции»: есть, мол, прокуратура, есть милиция, суд — туда и обращайтесь.
— А почему не расписать, как в детском доме деньги воруют? — поинтересовался как-то оператор Комов. — Да и отснять можно: лица голодных детей, а потом жирная рожа директора, на новой тачке! Да послать Антону Шишлову…
— Мелко, Олег, мелко… Масштаб не тот, — не отрываясь от бумаг, говорит Черепахин.
— А вот Евсеенко интересные факты принес, — не унимается оператор. — Незаконная приватизация шахты «Глубокая», там бандит Семиног всем заправляет, с недовольными расправляется… Куда смотрит милиция?!
На этот раз Черепахин отрывается от документов, внимательно рассматривает молодого человека, потом крутит пальцем у виска.
— Ты соображаешь, что говоришь? Тебе мало, что Пашку убили?
— Так его ограбить хотели! При чем одно к другому?
— Да при том, что мне пришлось у Семинога в подвале посидеть! — Не выдержав, Иван Сергеевич срывается на крик. — Еще минута — и мне бы ногу отпилили!
— Как… ногу?
— Да очень просто — пилой! Точнее, ножовкой для металла! И знаешь, Олег, после того подвала мне уже не хочется никого разоблачать…
Обескураженный, Комов уходит.
По внутреннему телефону звонит Светлана.
— Иван Сергеевич, тут к вам девушка.
— Пусть заходит.
Дверь открывается, на пороге стоит Вероника Подтыко по прозвищу Виагра.
— Здравствуй, Ваня! — радостно восклицает она. — Я так соскучилась!
Черепахин застывает, как будто увидел привидение. Это было явление из той далекой жизни, которая осталась в прошлом.
— Что вам угодно, гражданка? — ледяным тоном спрашивает он.
— Степана убили! — в голос завыла девушка. — Теперь у меня ни денег, ни квартиры, ни тебя…
— Ты что, совсем дура? — изумился Черепахин. — Твой бандит хотел убить меня, я чудом уцелел, теперь убили его, и ты мне жалуешься?! Тебе к психиатру надо!
— Ну, сними меня в кино, Ванечка, ну что тебе стоит! Ты же обещал!
— Мы порнофильмов не снимаем. Поезжай в баню, что на шахте «Глубокая». Там друзья твоего Степана тебе найдут работу. И пенсию выпишут.
— Это к Семиногу, что ли? — Вероника деловито вытерла слезы. — В гробу я видала его работу…
— Тогда на биржу труда, гражданка Подтыко. Там много вакансий: уборщицы, посудомойки…
Светлана с трудом вывела плачущую и упирающуюся Виагру из кабинета начальника. Одна стена в нем завешана газетами со знаменитой статьей про деда Миколу. Она перепечатывалась столько раз, что было трудно предположить, сколько читателей ее прочли.
Дед Микола бесшумно шел по глухой тропинке Черного леса. В куртке цвета хаки, галифе, блестящих сапогах и вермахтовской фуражке он выглядел строго и даже угрожающе. Серый бежал впереди, но не так, как обычно — бесцельно и беззаботно, а опустив огромную голову и настороженно рыская по обрывкам следов из стороны в сторону. Вот он остановился, поскреб лапой, и подошедший хозяин вытащил из листвы плохо затоптанный окурок. Впереди открылась поляна с пожухлой травой. Здесь они нашли еще один окурок и комочек пережеванной жвачки.
Бывший проводник боевой пятерки ОУН выругался сквозь зубы. И топнул ногой:
— Бисовы дети! Ховаться не можете! Вылазьте!
Замаскированная крышка бункера открылась, из нее вылез здоровенный бритоголовый парень в черном комбинезоне и высоких шнурованных ботинках. Следом появился второй, такой же. Потом на поляне показался третий, четвертый, пятый… Вскоре на поляне выстроились пятнадцать молодых людей, похожих, как близнецы: одинаковая форма, одинаковые манеры, одинаковое выражение лиц.
— Равняйсь! Смирно! — рявкнул старший. На руке у него красовалась белая повязка со свастикой.
— Гляди, Михайло. Во! — Проховыч вытянул руку. На ладони лежали окурки и жвачка.
— Чьи?! — Михайло по-волчьи прошел вдоль строя, пристально вглядываясь в физиономии соратников.
Мордатый, с небритыми щеками, отвел взгляд. И тут же сильный удар в челюсть сбил его с ног. Серый зарычал.
— Еще кто нарушил маскировку?
— Я!
— И я…
Из строя с кислыми гримасами шагнули еще двое. Каждый получил удар в солнечное сплетение и согнулся в три погибели.
— За признание меньше наказания, — пояснил Михайло, хотя можно было поспорить — что лучше: получить в морду или под дых… — А в боевой обстановке всем бы пришли кранты! Одна граната в бункер — и все!
— У нас в лесу курить заборонено[17] было, — зло сказал Проховыч. — В округе бункера вообще — не ходили, а летали, чтобы ни веточку не сломить, ни травинку не помять… Дисциплина поперек всего! А кто не понимал — разговор короткий!
Михайло кивнул.
— И у нас так буде! Вопросы есть?
— Есть! — отозвался один из наказанных. — Господин проводник, а сколько человек в схроне жили?
Дед Микола ухмыльнулся.
— Да сколько надо, столько и жили. И двадцать, и тридцать набивались. Сейчас все подробно расскажу. И устройство «пятерок», и условные знаки, и связь…
— А оружие будет? — выкрикнул совсем молодой парнишка с румянцем во всю щеку.
— Умей ждать, боец, — осадил его Михайло. — Все будет у нас! Только в свое время!
В Германии свадьбы отмечают не так, как в России. То есть совсем не так. Ну, буквально ничего похожего. Вот очередная счастливая пара официально зарегистрировала брак в мэрии городка Айхен и вышла на аккуратно замощенную площадь перед ратушей. Все выглядит достаточно обыденно: ни праздничной толпы, ни белого, со шлейфом и фатой, платья, ни дождя подброшенных монет, ни тарелки, которую должен успеть раздавить самый шустрый из молодоженов… Человек шесть друзей, корзинка с
