святой инквизиции, и единственное, что им теперь остается, это выбрать «медный костер» или «золотой», а, впрочем, самым разумным поступком для них будет просто съесть друг друга.
Фара даже не успел толком спросить, зачем им есть друг друга и чем «медный костер» отличается от «золотого», а Паоло уже принялся грызть его ногу. Он не обращал внимания на крики и удары той самой ногой (теснотища — размахнуться негде!), грыз и грыз, пока уборщик не стукнул его в темя гирькой от его же кандалов. Спал в ту ночь Клод стоя, с поднятой ногой. Утром Паоло очнулся и объяснил, что умирать на костре мучительнее, чем от укусов, посему требовал, чтобы Фара сейчас же выпил его мозг. Клод посоветовал ему постучать головой в стену. Паоло постучал, и тут пришел здоровенный монах-охранник и увел его куда-то, вопящего и брыкающегося.
Клод Фара остался один в тесном каменном «шкафу». Он не знал, сколько времени провел здесь, он думал, думал, приходил в отчаяние, засыпал, просыпался, опять думал…
Он неплохо разбирался в арабской поп-музыке и отлично разбирался в футболе, умел водить машину, знал, где можно раздобыть качественное ширево. Этих знаний было достаточно для жизни, для привычной ему жизни, которая канула неизвестно куда и почему. Сейчас он пытался вспомнить, что такое инквизиция, но на память приходила только картинка из комикса, где какого-то бандита обливают бензином из канистры, а он орет и катается по земле. Подобно многим своим сверстникам из арабских кварталов, Клод вообще не подозревал, что на земле когда-то была эпоха Средневековья, когда не существовало ни плееров, ни сети «фейсбук», ни государственной программы поддержки безработных… Ему казалось, что он попал в какой-то изощренный сумасшедший дом или в одно из тех жутких поселений зомби, которые показывают в сериалах по ночному каналу. И потому лучшей линией поведения будет прикинуться таким же идиотом, как и все тут: ничего не знаю, ничего не помню…
Другое дело, насколько это поможет. После посещения «аудитории для бесед», он сильно сомневался, что местную власть можно обвести вокруг пальца так же просто, как он делал это до сих пор. Да и вряд ли она боится жалоб на нарушение прав человека…
То, что они издали приняли за хижины артельщиков, на деле оказалось сваленными в кучи обуглившимися человеческими останками — шесть огромных кострищ, раскиданных на восточной обочине дороги. Здесь же валялись раскрошенные брикеты из сухого навоза, которыми местные пользуются вместо дров, кое-где земля была маслянисто-бурой от пролитой сырой нефти. Ни стервятников, ни животных, ни даже мух. Падальщикам здесь делать было нечего — все уже сделал огонь.
Мако беззвучно выругался и скомандовал в микрофон локальной связи:
— Заглушить двигатели! Остановка!
Колонна остановилась, сержанты заорали:
— Матросы, к машинам! Строиться!
Озадаченные морпехи высыпали из грузовиков и выстроились вдоль дороги. Со стороны кострищ доносился запах горелой плоти, от которого першило в горле, и по коже пробегали мурашки.
— Матерь Божия! — пробормотал Макфлай, неловко выгружаясь из кабины «Хаммера». Он вытаращил глаза, потянул носом и закашлялся. — Коллеги, вы видели когда-нибудь такое?
— Видели, видели, — вздохнул Люк Чжоу, деловито надевая резиновые перчатки. Люк являлся экспертом по ядам, имел сертификат паталогоанатома и еще кучу дипломов. Он был очень трудолюбивым, прилежным, как все китайцы, и вдобавок еще страшно умным. В подкомитете ООН считали, что он знает решительно все.
— К сожалению, нам доводилось видеть много ужасных вещей, — скорбно кивнул Томас Кенборо, настраивая радиометр. Кенгуру пытался показать себя бывалым перцем, но с трудом сдерживаемый рвотный рефлекс выдавал его с головой.
Коллега Грох ничего не ответил, лишь дернул плечом — он искал в багажнике свою рабочую сумку с анализаторами.
Отделение Вика Андерса тем временем уже рассыпалось по окрестности в поисках противника; Мако, Палман, Санчес и Руни осматривали место происшествия.
— Наверняка какие-нибудь курдские повстанцы, — произнес Санчес, остановившись в паре метров от кострища, как раз там, где начиналось черное пятно сажи.
— Что у вас, профессор? — спросил Маккойн.
Белый как полотно Кенборо взглянул на дисплей радиометра.
— Четыре тысячи. Атомное оружие тут не применялось. И «грязная» бомба тоже. Сейчас сделаю замеры на почве, в разных местах…
Словно подыгрывая ему, с северо-запада, со стороны Сирийской пустыни, ветер принес мелкую песчаную поземку. Капитан неторопливо обошел кругом кострище и двинулся к следующему. Палман, Санчес и Руни потянулись за ним. Трупы выгорели в уголь, от обычных головешек они отличались только своими очертаниями, в которых кое-где четко угадывались реберные кости и черепа. Получалась эдакая переплетенная куча-мала в стиле «Восставших из ада», словно люди — человек двести по меньшей мере, по какому-то странному сговору разбились на шесть больших групп и, сцепившись в большие живые шары, переплетясь самым невероятным образом, катались по этой равнине, катались, объятые пламенем, пока не сгорели дотла.
Маккойн наклонился, что-то поднял с земли. Кучка костей рядом с ним просела и рассыпалась, подняв облачко пыли. Капитан выпрямился, показал Палману оплавленный кусок железа ромбовидной формы.
— Что это? На пулю непохоже…
Палман взглянул без интереса и отвернулся.
— Это чудовищное военное преступление, сэр, — подал голос Руни. Он покачивал головой, словно заводная игрушка. — Одни люди бестрепетно сожгли других. А другие дали сжечь себя заживо. Я не понимаю, сэр, как такое возможно? Только айраки на такое способны!
— Ненавижу айраков, — вздохнул Санчес.
Палман сплюнул и отошел в сторону.
— Я думаю, сперва их все-таки убили, — сказал Маккойн негромко. — Лично мне плевать, как именно тут все происходило… Но это геноцид, а мы являемся подразделением вооруженных сил США. И есть приказ командования, обязывающий нас фиксировать каждое массовое захоронение, обнаруженное на территории Ирака. Это следы международных преступлений против мира и человечности. Найдите пару матросов пограмотнее, Санчес, пусть этим займутся. Фото-, видеодокументация, протокол осмотра. Все, как полагается. А остальных поставьте просеивать… гм… золу. На предмет обнаружения пуль… В общем, исполняйте!
Отбрасывая перед собой длинные тени от заходящего солнца, к дороге возвращались люди Вика Андерса. Что-то уж очень скоро они возвращались.
— Даю вам час. Потом уходим отсюда, — закончил капитан и вместе с Палманом отправился навстречу Андерсу. Кенборо увязался следом.
Когда командир ушел, Санчес лихо сдвинул на затылок свою каску, развернулся на каблуках, обвел взглядом строй.
— Грамотные матросы, значит… Эй, грамотные матросы! Прикквистер, Крейч! Ко мне! Живо! — заорал он. — У вас есть шанс получить боевое крещение без малейшего риска для здоровья! Пошевеливайтесь! И возьмите лопаты, они вам пригодятся!
…В сотне метров от дороги находилась неглубокая занесенная песком ложбина. Там группа Андерса обнаружила еще одно захоронение — или место побоища, если точнее. Полусгнившие останки никто и не пытался хоронить или кремировать. Они просто валялись сами по себе, основательно обглоданные крысами и шакалами и почти скрытые под песком. Все они несли на себе следы увечий: пробитые черепа, выбитые зубы, переломанные кости. Ни одежды, ни обуви на них не было. Судя по остаткам растительности на остатках лиц, это были мужчины, но какие-то удивительно низкорослые мужчины. Это сразу бросилось в глаза. Карлики — не карлики, да и не подростки вроде, именно мужчины, чей рост не превышал… ну, наверное, пяти футов,[5] если навскидку. Плюс-минус…
— Курды, наверное, — жертвы саддамовского режима, — сказал Палман не совсем уверенно. — Только почему они такие низкорослые?
— Наверное, это отличительная особенность курдов, — столь же неуверенно предположил Кенборо.
