жизни. Аристарх знал, как все будет происходить. Для своих существует особая схема. Его вызовут к следователю в очередной раз, предложат подписать какие-то бумаги, объявят, что следствие никакой вины не установило и завтра он будет освобожден. Все знают, что это просто хитрость, тактический прием, но все надеются, что, может, на этот раз действительно судьба проявила благосклонность… Потом его, успокоенного, поведут якобы в другую камеру. Аристарх не понимал, почему опытные чекисты проявляют в этот момент такую детскую доверчивость. Он-то, конечно, не клюнет на этот дешевый обман! И будет знать, куда его ведут. Маршрут этого последнего прохода также хорошо известен: прямо по большому коридору, по лестнице в подвал, потом направо, еще раз направо. Тусклые лампочки освещают только верхнюю часть туловища, но в темноте под сапогами мягко начинаются опилки, значит, пришли… Сопровождающий не мешкая стреляет ему в затылок, стена впереди закрыта щитом из мягкого дерева, чтобы не было рикошета. Он несколько раз подавал докладные с предложением заменить дерево толстым слоем пористой резины, но поскольку уже давно не проводил исполнений лично, не знал – выполнено это или нет…
Бр-р-р! От этих мыслей становилось страшно. Хотелось немедленно что-то предпринять. Но что? Бежать? Чистые бланки документов у него есть, можно сесть на поезд и махнуть к границе Средней Азии. А там?.. А там его уже будут ждать коллеги из погранвойск. Да ему и не дадут добраться до границы: на промежуточных станциях состав неоднократно прочешут оперативники из транспортных органов…
Нет, этот выход не годился. Нужно здесь доказать свою полную лояльность, преданность делу партии, верность традициям ЧК! И он это делал. Страницу за страницей исписывал своим ровным мелким почерком, подробно рассказывая обо всем, что могло как-то охарактеризовать Генриха Григорьевича Ягоду и своих коллег-руководителей. Вспоминал незрелые и сомнительные высказывания, передавал интонацию, комментировал выражение лиц и даже толковал скрытый смысл каждой фразы.
Первым арестовали его протеже, старшего майора Шпагина. Потом адъютанта Сергея. Потом настал его черед: в кабинет вошли три человека из специальной следственно-оперативной группы, предъявили ордер на арест, срезали знаки отличия, обыскали, обнаружив висящий на шнурке перстень, и отвели в камеру подземной тюрьмы. Он знал, как формируются специальные следственные бригады: вызывают оперативников из провинции, которые ни с кем в Москве не связаны, никому тут не обязаны, а значит, готовы рыть носом землю, чтобы получить нужный результат, зарекомендовать себя перед начальством и остаться в столице навсегда. Не знал он только одного: какое из его прегрешений будет положено в основу обвинения.
На допрос его вызвали душным августовским вечером следующего дня. В следственном кабинете, который он неоднократно проверял, чтобы дознаватели не расслаблялись, незнакомый капитан госбезопасности сразу взял быка за рога.
– Скажите, гражданин Визжалов, с какой целью вы изменили фамилию? – судя по суровому лицу капитана и по его тону, следователь считал, что цель была самой низменной и, несомненно, преступной.
– Для благозвучия, – растерянно ответил Аристарх. Он не ожидал, что речь пойдет о такой мелочи. – Я написал рапорт, как положено, и получил санкцию Генриха Григорьевича…
– Вы имеете в виду разоблаченного врага народа и вредителя Ягоду? – уточнил следователь, вписывая ответ в протокол.
– Ну… Гм… Да…
– Так и говорите! Вы признаете, что состояли с вышеупомянутым врагом народа в дружеских отношениях и пользовались его поддержкой?
– Не в дружеских, в служебных. И вряд ли можно говорить о поддержке…
– Но ведь именно Ягода проводил с вами собеседование на кадровой комиссии и по его решению вы заняли должность заместителя начальника? Или это не так?
– Так…
Следователь удовлетворенно кивнул и записал ответ.
– И по его указанию вы завизировали аресты коммунистов депо станции «Москва-сортировочная»? А затем руководили следствием, в ходе которого к арестованным применялись недозволенные методы? В результате невиновные и честные члены партии были расстреляны как враги народа? Вы это признаете?
– Это было одно дело из многих. Оно ничем не отличалось от остальных, – обескураженно произнес Аристарх. – Кто мог знать, что именно это дело пересмотрят и отменят приговор…
– Значит, признаете, – капитан снова кивнул, записал ответ и продолжил:
– Что за перстень вы носили на груди?
– Просто. Как талисман, – еле слышно ответил Визжалов.
– Просто даже кошки не родятся! – следователь стукнул кулаком по столу. – Вы масон? Как вы связаны со спецслужбами Англии? Нам известно, что перстень – условный знак, пароль своего рода. Быстро рассказывайте все. Вы-то знаете, что признаться все равно придется!
Конечно же, он знал, что признаться придется во всем. Ему ли этого не знать! Надо будет, и он признается, что давно являлся английским шпионом, членом масонской ложи, занимался подрывной деятельностью против пролетариата всего мира…
– Да нет, Англия тут ни при чем… Этот перстень носил Петр Дорохов, по кличке Седой, ростовский налетчик… Он не простой, он влияет на судьбу, мне рассказали об этом Иуда и Люцифер…
– Кто-кто?!
– Да, они приходили и говорили что-то о перстне и предательстве… Люцифер сравнивал меня со следователем Небувайло и его писарем Рутке… Сто лет назад они отдали под суд Боярова, который убил на дуэли какого-то князя… Но они оказались хуже убийцы и служили дьяволу… Они говорили, что и я служу дьяволу…
Следователь слушал с открытым ртом, потом стал лихорадочно записывать.
Аристарх Сидорович рассказал о перстне чистую правду, со всеми подробностями, ничего не утаив. Но вывод, который сделал из его показаний следователь, ошеломил даже опытного комиссара госбезопасности третьего ранга:
– Вы признаете, что ваша жена была любовницей известного бандита, а вы через нее находились в связи с этим самым Седым, помогая ему скрываться от справедливого возмездия, и делили с ним деньги, нажитые грабежами и убийствами? Потом вы сдали бандита органам, застрелили его при задержании и получили его деньги, его женщину, его перстень, а также повышение по службе, направление на учебу и быструю карьеру в Москве. При этом вы считали, что служите не партии и государству, а дьяволу, и опирались на поддержку врага народа Ягоды, который был того же мнения! Я правильно вас понял?
Визжалов вдруг почувствовал, как он устал. Нет, не только от этого бессмысленного допроса, а вообще от всей своей изломанной жизни с ее взлетами и падениями, ложью и предательством, несбывшимися надеждами и вполне определенным концом. Он вдруг расслабился и откинулся на спинку стула.
– Правильно, товарищ капитан. Совершенно правильно!
– Вот и хорошо, – улыбнулся следователь. – От логики деваться некуда. Доказательства образуют прочную цепь, с нее не сорвешься. Это будет красивое, хорошо распутанное дело… Мы же с вами профессионалы и понимаем друг друга. От НКВД, как от судьбы, не уйдешь. Вы сейчас мне все это подпишете, а я вам, ей-богу помогу, чем смогу.
Капитан прижал к левому соску своей груди правую ладонь. Сделал он это так многозначительно, как будто один масон подавал тайный знак другому.
– Совсем избавить вас от наказания я, конечно, не властен, но похлопочу, чтобы вас выпустили под домашний арест, – он улыбнулся. – Вы ведь не попытаетесь бежать? Иначе вы меня сильно подведете как своего поручителя…
– Что вы, конечно, нет! – встрепенулся Визжалов.
Сердце радостно забилось. Неужели он вернется домой, хотя бы на время? Увидит деток, потискает их мягкие родные тельца, прижмется к теплому боку Татьяны, излучающему умиротворяющее тепло и спокойствие… Вообще-то, арестованных никогда не отпускали домой, но это было в другие времена – Менжинского, Ягоды… А теперь пришел новый руководитель, кристальный партиец Николай Иванович Ежов, и отношение к людям сразу изменилось… Может быть, его и осудят условно?
