После ухода спецкурьера Генеральный некоторое время сидел молча.
– А, гм... Как над ним надругались? – неожиданно спросил он.
– Заставили лизать промежность телохранительнице, – помолчав, ответил Евсеев. Завотделом никогда не думал, что станет разговаривать с Генеральным секретарем на столь щекотливую тему. – Он очень боялся, что подхватил какую-нибудь болезнь, обращался к врачам. Но все обошлось.
Кстати, он не указал об этом в рапорте. Мы сами узнали.
– Гм... Как это дурно. Такое не может быть терпимо! И мы этого терпеть не станем!! – Голос Генерального постепенно усиливался, и последнюю фразу он прокричал. – Хотя я и не сторонник подобных методов, но тут без них не обойтись!
Он вынул из подставки чистый лист бумаги и черными чернилами написал:
"Совершенно секретно. Экз, единственный.
Особая папка. Без протокола.
Решение Политбюро.
1. Учитывая, что президент Борсханы Мулай Джуба занимается каннибализмом, с особой жестокостью убил трех советников, направленных к нему Центральным Комитетом, с особым цинизмом обошелся со специальным курьером ЦК и таким образом дискредитирует идею борьбы против империализма и колониализма, подрывает авторитет лидеров национально-освободительного движения и компрометирует дружбу Советского Союза с народами Африки, согласиться с предложением Международного отдела о замене Мулай Джубы на посту президента его братом Тилай Джубой без официальных объявлений о произведенной перестановке.
2. Исполнение пункта первого настоящего постановления осуществить силами второй Экспедиции с привлечением технических возможностей ПГУ КГБ СССР..."
Размашисто подписавшись. Генеральный отложил бумагу.
– Это мы проведем на ближайшем заседании, а вы пока готовьте все необходимое, – ясные глаза остановились на лице Евсеева. – В политическом плане ничего делать не придется: для всех Тилай Джуба и есть Мулай Джуба. Продумайте техническую сторону, посоветуйтесь с Рябиненко, не вводя его полностью в курс дела. Надо обезопасить Тилая...
Евсеев кивнул.
– Мы его предупредим, у нас есть канал.
– А... – Генеральный кивнул на дверь.
Евсеев покачал головой.
– Вряд ли. В любом случае Тилай не сможет его отпустить.
– Жаль... Но вы все-таки подумайте. И, конечно, позаботьтесь о семье.
– Хорошо.
Евсеев не стал говорить, что у Карданова нет семьи. Это мало кого интересовало и не имело никакого значения. Наоборот – только облегчало дело.
Макс застонал, приходя в себя. Он был распластан на заднем сиденье «Волги», сильно болела голова, поташнивало. Ходаков сидел впереди, наручники лежали рядом. Карданов недоуменно посмотрел на свободные руки, пошевелил кистями.
– Что это за газ? – поинтересовался он и, всмотревшись в сторожившего его человека, узнал тиходонского знакомого. – А вы-то чего сюда притащились? У вас какой интерес?
– Ты из наших? – спросил тот.
– Из каких «ваших»? Я сам из своих! – Мощный организм быстро восстанавливался, и он чувствовал себя все увереннее.
– Я всю жизнь прослужил в Конторе. Потому и спрашиваю.
– А-а-а... Тогда ты угадал.
– А почему памяти не было? Сейчас ты какой-то другой стал...
– Про блокировку сознания слыхал? Так вот меня только вчера разблокировали.
– Вот суки! Так я и думал...
Хотя Макс Карданов не был похож на забитого жизнью Лапина, Ходаков продолжал испытывать к нему острую жалость.
– В Тиходонск не возвращайся. Там у тебя большие проблемы. Точнее, не у тебя, а у того, другого. Но это один черт.
Снова вспомнилась Лиса, вспомнился молодой Кедр, резким жестом он смахнул наручники на пол.
– Не заковал меня? Почему? Думаешь, и так справишься?
– Я не собираюсь с тобой справляться. Сейчас дам по газам, пока они там копаются, успею оторваться. Высажу тебя где захочешь, а сам – по своей программе.
– Вот так, да? – Макс внимательней всмотрелся в собеседника. – А почему?
– Надоело. И эти надоели, и вообще...
Тем временем Куракин выгнал из микроавтобуса двух «слухачей» и захлопнул дверцу.
– Шакалы, – сплюнул под ноги Ходаков. – Никак не нажрутся.
– А человек никогда не нажирается, – усмехнулся Макс. – Тем он и отличается от зверей. Пушка есть? Пойдем их перемочим и заберем бабки. Там штук восемьсот, «зелеными».
Было непонятно, говорит он всерьез или шутит.
Ходаков покачал головой.
– Это не для меня. Я таким куском подавлюсь.
– Может, и они подавятся... Но чаще глотают.
Леонид Васильевич озабоченно ходил по кабинету. Наглухо задернутые шторы, разобранная кровать в комнате отдыха и ночлег на работе говорили о приближении исключительных событий. В платяном шкафу стоял тяжелый черный «дипломат» специального курьера.
– К вам специалист от Рябиненко, – доложил по интерфону переведенный на круглосуточный режим секретарь. В таком режиме работал сегодня весь аппарат, хотя мало кто знал, чем это вызвано. Евсеев относился к числу осведомленных.
– Черт, совсем забыл! – хлопнул себя по лбу завотделом. – Очень не вовремя!
– Мы выдержали срок. Это исключительно надежная и совершенно безопасная вещь. – Специалист положил на стол черный кейс-атташе, точно такой же, как тот, что стоял в шкафу. – Ее можно бросать на пол, бить молотком, даже класть в костер ненадолго – ничего не произойдет. Она может лежать десять, пятнадцать, может быть, двадцать лет, – все будет нормально. Сработка происходит только при открытии крышки. Радиус сплошного поражения – два метра, выборочного – шесть-семь метров.
– Спасибо, – сказал Евсеев. – Только при открытии?
– Сто процентов. Можете ничего не опасаться.
– Спасибо, – еще раз поблагодарил завотделом и пожал специалисту руку.
Макс и Ходаков смотрели на микроавтобус и увидели, как внутри вспыхнуло пламя, выгнулись и расплавились стекла, лопнули борта, взлетела высоко вверх деформированная крыша, разлетелись какие-то страшные бесформенные куски, отскочила, пришибая «слухачей», дверь... Чудовищный грохот ударил по барабанным перепонкам, взрывная волна качнула «Волгу» и повыбивала окна в нижних этажах.
– Вот так штука! – У Макса отвисла челюсть. Странные взгляды, которые бросали на него много лет назад Евсеев и коллега из ПГУ, получили неожиданное и страшное объяснение. Если бы самолет не вернули, его бы уже шесть лет не было в живых!
– Петр Алексеевич!
Бледный как смерть Ходаков наполовину выскочил из машины, вперив омертвевший взгляд в пылающий покореженный остов.
– Подавились все-таки! – с трудом вымолвил он и плюхнулся на водительское сиденье. Трясущиеся руки не могли вставить ключ в замок зажигания. Наконец двигатель мощно заурчал.
– Надо сматываться, – Ходаков включил передачу.
– Я никуда не еду, – сказал Макс, открывая дверцу. – Прощай.
– Как знаешь.
