заход спереди – поворот вправо.
По скорости СПЛ превосходила скутер, но уступала в маневренности. Верлинов не мог оторваться от преследования, но располагал возможностью уворачиваться от атак. Впрочем, пятнадцатиминутный запас сжатого воздуха и тающие силы существенно ограничивали эту возможность. В пятьдесят три года даже тренированному человеку трудно вести затяжной подводный поединок.
Сильно билось сердце, все сильней становилось жжение в солнечном сплетении, не хватало кислорода. Последние двадцать пять лет Верлинов планировал операции и отдавал приказы, карта мира была шахматной доской, на которой невидимые, часто безымянные фигуры вскрывали замки, проникали в охраняемые помещения, заводили дружбу и любовные романы, фотографировали «Миноксом», угрожали, шантажировали, вели тайную звукозапись, стреляли из бесшумных пистолетов, запихивали людей в машины, убегали, прятались, подкупали, преследовали и искали, обливались потом в рукопашных схватках, подвергались допросам с пристрастием, оправдывались перед судом, отбывали пожизненное заключение, получали пулю из-за утла или нож в спину...
На уровне Верлинова интересовались конечным результатом, в частности никто не вникал и, получая фотоснимки сверхсекретного документа из штаб-квартиры НАСА, не задумывались об уплаченной за них цене.
Иногда крохотные фигурки исполнителей материализовывались в наградных листах, заплаканных, оформляющих пенсию вдовах или, что случалось реже, – в самых обычных людях, вернувшихся «с холода» в учебные аудитории Высшей школы либо беспробудно пьющих за стальными дверями собственных квартир. Они имели массу недостатков, как правило, – скверный характер, и не считались героями.
Сейчас генерал Верлинов ощутил себя проходной пешкой, остановленной у ферзевого поля тремя другими пешками, не имеющими ничего против него лично, но исполняющими приказ, спущенный с недоступных, по их представлению, вершин.
Верлинов хорошо представлял, кто мог отдать этот приказ, он в деталях видел свой кабинет, сидящего за столом подполковника (или уже полковника?) Дронова, тех, кто его окружает, прекрасно угадывал побудительные мотивы, руководящие каждым. И только сейчас он осознал: отданный наверху приказ сам по себе мало что значит – все зависит от четырех крохотных фигурок, разыгрывающих эндшпиль в Эгейском море на глубине сорока метров, у подошвы острова Тинос, потому что в радиусе двух тысяч километров не было сотрудников российских специальных служб, могущих вмешаться в развитие ситуации. Не считая, конечно, посольских резидентур, нелегалов и экипажа лежащей на грунте в девяноста пяти километрах на северо-восток «У-762», которых тоже можно не принимать в расчет.
Никогда еще руководитель могущественного одиннадцатого отдела не осознавал столь наглядно, что успех любой – большой, сложной, утвержденной на самом высоком уровне – операции в конечном счете определяется незаметными из генеральских кабинетов пешками, действующими на свой страх и риск в разноцветных клеточках политической карты мира.
Сзади приближался свет прожектора СПЛ. Верлинов подпустил лодку ближе, ушел вверх и, спикировав на черную палубу, вцепился в прут невысокого ограждения.
Сквозь прозрачную полусферу Крутаков показал ему кулак и поднял руки, изображая команду «Сдавайся». Отрицательно качнув головой, генерал рукояткой ножа стукнул по бронестеклу. Точка, тире, точка...
Трое в «малютке» внимательно читали сигналы. Они являлись «рукой Москвы», протянутой через тысячи километров и три моря, не имели своей воли и не были ни в чем виноваты. Верлинов не хотел их убивать. Но он и себя не считал ни в чем виноватым и, конечно, сам не хотел умирать. Между тем подходило время выбора: воздуха оставалось на семь минут.
«Уходите, иначе утоплю», – передал Верлинов.
После последнего удара он сунул нож в ножны, включил двигатель скутера и взял курс на Тинос, не обращая больше внимания на «малютку», как человек, уверенный, что к его предостережению прислушиваются.
– Совсем охерел, генеральское отродье! – Крутаков взялся за штурвал.
– Сейчас догоню – выходите и берите его за жабры!
«Малютка» набирала скорость.
– Что они здесь – золотой «Роллс-Ройс» хранили? – Сысоев недоуменно рассматривал толстую бронированную дверь, совершенно не соответствующую общему облику полузаброшенного, проржавевшего гаража.
«Если бы не Минер со своим пластиком, хрен бы вошли! – думал референт Седого. – Как они с ребятами справились? Надо было связать сук!»
Несколько человек толкались в гараже, заглядывая в бетонированный прямоугольник смотровой ямы.
– Атас! – крикнул Минер, вскарабкиваясь по ступенькам.
Все высыпали на улицу. Внутри глухо рвануло, плотная с острым химическим запахом волна вырвалась из приоткрытой двери. Над ямой клубился густой дым, но его на глазах втягивало куда-то вниз, будто там работал огромный пылесос.
Минер спустился взглянуть на результаты своей работы.
– Готово! – крикнул он. – Тут подземный ход! Ушли, гады!
– Давайте следом! – скомандовал Седой. – Хотя бы одного – живым!
– Фонари надо взять, – сказал Минер. – Колян, сбегай в машину!
Через несколько минут шесть группировщиков скрылись в черном провале. Сысоев заглянул в микроавтобус.
– Ну что?
– Все насмерть. – Иван вытер окровавленные руки, – Непонятно – как... Маленькая дырочка, будто от укола, и все! А ведь их обыскали... А у водителя шея сломана... Что будем делать? Закопаем или как положено?
Гена помедлил с ответом.
– У хозяина спросим...
Седой придет в ярость. Очередные потери накануне «разборки»... Но то, что гэбэшник с такой легкостью непонятным способом укокошил сразу четверых и придушил пятого, ставило под сомнение целесообразность задуманного предприятия вообще. Как с ними, дьяволами, разбираться? Вообще никто не останется...
Сысоев тяжело вздохнул. Отступать некуда. С ворами договорено, отказаться нельзя. Да шеф и не захочет задний ход включать...
– Не пойму, как он их побил? – повторил Иван.
Он сложил трупы между сиденьями и накрыл брезентом, будто «Фольксваген» вез обычный коммерческий груз.
– Поймают их ребята, тогда спросишь.
– Как бы те наших не поймали... Сысоев промолчал. У него уже появлялась такая мысль.
Они шли по земляному полу с ощутимым уклоном, свет фонарей скользил по неровным земляным стенам, головы часто цеплялись за своды, и тогда сверху сыпались комья глины.
– Выключи фонарь и держись ближе ко мне, – сказал явно озабоченный Васильев. Этой штольней не пользовались давно, и передвигаться по ней было небезопасно. К тому же можно упереться в обвал, заблудиться. Тем более без схемы...
Несколько раз им встречались ответвления, пересечения коридоров, но Васильев шел, руководствуясь одному ему известными признаками.
Сзади бухнуло, в спину подул ветер.
– Догонят? – напряженно спросил Каймаков.
– Хрен им! Передохнут, если сразу не вернутся. Или крысы сожрут.
– Крысы? Большие?
На Васильеве были комбинезон и каска с фонарем, Каймакову он дал сапоги, ручной фонарь, газоспасатель и анализатор воздуха.
– Разные. Обычно с собаку-дворнягу. Кто-то видел – с кабана. Может, приврали...
– Как же так, в газетах писали – это неправда!
