Дурь клялся и божился, что ни с кем, кроме Скокаря, в сговоре не состоял и никаких секретов ни от кого не узнавал.
Капитан немного послушал и кивнул тем, кто стоял за спиной.
Дуря прижали к высокой спинке, специальными ремнями прикрутили руки к подлокотникам, разрезали левый рукав и наложили резиновый жгут повыше локтя.
Капитан откуда-то извлек шприц, набрал из темной ампулы густую розоватую жидкость и умело вколол в вену.
– Посмотрим, что у тебя на уме, – сказал он, включая диктофон.
Через две минуты Дурь начал подробный рассказ о совершенных им и подельниками преступлениях, о притонах и «малинах», местах сбыта краденого и продажи наркотиков – в общем, обо всех тайнах криминальной Москвы.
В соседнем помещении аналогичный рассказ вел Скокарь.
Через несколько часов отредактированные и систематизированные показания граждан России Медведева и Лепешкина, аккуратно перепечатанные на машинке, доставили генералу Верлинову. Он внимательно ознакомился с документом.
Более подробного и откровенного протокола не знало отечественное судопроизводство за всю свою историю, включая беспросветное время царизма.
Преступная биография гражданина Медведева начиналась семнадцать лет назад, когда четырнадцатилетним юношей он зверски изнасиловал шестилетнюю девочку. Потом он многократно насиловал, грабил, воровал, совершал разбойные нападения, хулиганил, в последние годы довольно часто убивал. Лишь за небольшую часть содеянного он был судим, причем суд относился к нему все более и более гуманно.
Жизненный путь Лепешкина не отличался разнообразием, только изнасилований у него было поменьше, зато квартирных разбоев гораздо больше.
В левом верхнем углу каждой преступной автобиографии Верлинов наложил аккуратную резолюцию: «Утилизировать» и четко расписался.
– Как «утилизировать»? – спросил начальник секретариата, которому предстояло отписать документ исполнителю.
– По делам ихним, – рассеянно ответил генерал. – Я думаю, лучше посадить на кол. – Кстати, у нас есть надежные узбеки или туркмены?
– Конечно, есть, – кивнул начальник секретариата и на подколотой исполнительской карточке написал: «Капитану Набиеву. Посадить на кол. Контроль».
Одиннадцатый отдел оставался одним из немногих мест в стране, где приказы исполнялись быстро, точно и в срок.
Изучив сведения о явках преступников, местах сборов «гастролеров», беглых, карманников, рэкетиров и наркоманов, генерал каллиграфически черканул: «Оперативный отдел. Подготовить расчет сил и средств, план операции по единовременной ликвидации данного отребья».
Чуть ниже легла еще одна резолюция: «Отдел внутренней безопасности. Тщательно проверить сведения, изложенные в абзаце N 6. Докладывать постоянно».
В абзаце номер шесть переведенная на язык канцелярских бумаг косноязычная речь Скокаря выглядела так: «По некоторым сведениям, ответственные заказы на убийства исполняет снайпер, работающий в госбезопасности».
Верлинов обвел этот абзац жирной черной линией. Предателей он ненавидел еще больше, чем обнаглевших бандитов.
Последние резолюции вопросов у начальника секретариата не вызвали, и он немедленно передал документы исполнителям.
Вскоре его вновь вызвал генерал.
– Найдите капитана Васильева. Пусть явится ко мне.
– Есть! – Седой подполковник козырнул, четко развернулся через левое плечо и вышел из кабинета.
Дурь и Скокарь томились теперь в одном боксе. «Сыворотка правды» не способствует улучшению самочувствия и оказывает угнетающее воздействие на психику.
– Я все, что знал, вывалил, – тяжело шевеля языком, каялся Скокарь. – Как гнилой орех лопнул!
– И я, – вздыхал Дурь. – Чего никто не знал, сам думал – забыл, и то разболтал.
– Если бы они так на следствии и суде допрашивали, нас бы уже давно расшлепали...
– Всех бы расшлепали или позакрывали. Ни одного делового на воле бы не было!
– Хорошо, ментам закон запрещает...
– Нас-то раскололи! Или закон изменили, или им на него наплевать. В армии свои законы... Особенно за шпионаж...
Внезапно и без того мрачное настроение Дуря окончательно омрачила ужасная догадка.
– А почему нас вместе посадили? До приговора должны раздельно держать!
– Может, уже вынесли? – пробурчал Скокарь. – У них это быстро... Их внимание привлек стук топора.
– Нагнись, я с тебя выгляну...
Скокарь нагнулся, и Дурь, взобравшись ему на спину, прильнул к мутному окошку.
– Что там? – сдавленно прошептал Скокарь. Дурь долго не отвечал. Потом спрыгнул вниз, сплюнул и сел в угол, уткнувшись подбородком в колени.
– Узкоглазые чурки колья тешут. И на наше окно смотрят.
– И что?
– Не знаю. Меня увидели – засмеялись.
Скокарь подскочил к двери, заколотил изо всех сил.
– Чего тебе? – раздалось из коридора.
– Зачем чурки колья ладят? Ржут почему?
– А-а-а, – лениво отозвался солдат. – То для вас.
– Почему для нас? – быстро спросил Скокарь.
– Да потому что вышел приказ вас, гадов, на колья посадить, – буднично пояснили из-за двери.
– Вы что, падлы! – На губах Скокаря вскипела пена. – По какому закону?
– По тому самому, вашенскому. По какому насиловать и убивать можно.
– Нет такого закона! Нет такого закона, падлы рваные! – Скокарь всем телом колотился в стальную дверь, не чувствуя боли. Он расквасил себе нос и губы, лицо было перепачкано кровью так же, как руки и рубаха.
– Адвоката давай! Давай адвоката! – исступленно орал урка. – Я жалобу напишу! Где прокурор?!
– Командиру комендантского взвода пожалуешься. Потерпи, уже скоро. Он тебе и прокурор, и адвокат сразу... За дверью перешли на шепот:
– А правда, кто исполнять будет? Это же не по уставу скомандовать: целься, пли!
– Подумаешь, проблема... Поднял и посадил, а дальше он сам сползет. Прижавшись к холодной стали, Скокарь затаил дыхание и напряженно вслушивался. Его мутило.
– Чтоб сразу не скользнул, там специальную перекладинку делают. Тогда упрется – и сидит как положено.
– А ну... – Одуревший от страха Скокарь развернулся, подбежал к стене под окном, подпрыгнул без всякого смысла – ясно было, что не достанет.
Так же бессмысленно дергался тот мужик, когда они втроем вошли в квартиру и заперли хозяина с женой и дочерью в ванной. Они упаковывали барахло, а Дурь время от времени подмигивал и громко говорил: «Ну, ребята, что будем с бабами делать?» И вслушивался в ту волну ужаса, которая выплескивалась в ответ из мертвой тишины ванной.
И все они вслушивались и ощущали этот ужас, он будоражил, возбуждал и как бы торопил то, что и так было предрешено. Но мужик дергался и суетился, и лицо у него кровенело, как сейчас у Скокаря, и глаза так же таращились, и губы прыгали. В конце концов Дурь перехватил ему бритвой горло, чтобы не мешался...
