– Смотри сам. Только имей в виду: сегодня тебе «темную» будут делать.
– Что?! Кто?!
Не говоря больше ни слова, Серегин отошел. Вольфа будто по голове ударили. Несмотря на угрозу Иванникова, такого результата он не ожидал. Думал: болтнул со злости – и все...
А оказалось – вон как... Один против всех. Ну, положим, не против всех – тот же Серегин не подпишется, да и основная масса, как и в любом деле, останется в стороне... Но человек десять наскочут... Если днем, на улице – еще можно помахаться да убежать в случае чего. Но сонный, в постели, когда одеяла накинут... Тут нет ни одного шанса! Пойти к командиру? Или к майору Семенову – краснолицему особисту, который на собраниях пугает всю роту, а по отдельности заигрывает с каждым солдатом, приглашает заходить, беседовать «за жизнь», рассказывать, какие трудности... Нет, это не годится. «Темную», может, и сорвут, но тогда он станет уже не просто лизоблюдом, но и стукачом. А на самом деле он и не лизоблюд и не стукач, но доказать это можно только одним способом...
Прогулявшись несколько раз от стройки нового автопарка в казарму, он принес под гимнастеркой пяток кирпичей и спрятал их под матрац. Расшатал в тумбочке квадратную деревянную полку, теперь она свободно вынималась. Приготовил захваченный из дома маленький перочинный нож.
После отбоя, когда погасили свет и солдаты принялись укладывать, как положено небрежно сброшенную в контрольное время форму, он положил на подушку кирпичи, лег головой в ноги, прикрыл полкой низ живота и закутался в одеяло. Одной рукой он защищал живот, в крепко сжатом кулаке другой держал перочинный нож с открытым торчащим между пальцами шилом. Теперь главное – не заснуть. Но у нападающих та же проблема, поэтому вряд ли они станут долго тянуть...
И действительно, не прошло и двадцати минут, как с нескольких сторон быстро прошлепали босые ноги, на койку Вольфа полетели чужие одеяла, и тут же посыпались удары. Били в основном туда, где должны находиться голова и грудь, но вместо человеческого тела кулаки нападающих ударились о кирпичи и твердые доски, кто-то напоролся на шило, послышались крики боли, и град ударов мгновенно прекратился. Сдавленные возгласы, растерянные ругательства – босые ноги зашлепали в обратном направлении. Выпутавшийся из одеял Вольф вскочил и бросился преследовать обидчиков. Их боевой дух угас: разбитые костяшки и выбитые пальцы не располагают к дальнейшим подвигам.
Двоих он сшиб, не разбираясь, потом стал целеустремленно искать Иванникова, нашел и нокаутировал своей испытанной «двойкой»: голова – солнечное. Урок оказался впечатляющим: из восьми нападавших двое тяжело поднимались с пола, третий лежал без сознания, четвертый зажимал пропоротую, кровоточащую кисть и тихо скулил, двое осторожно баюкали разбитые кулаки, двое вернулись к своим койкам, но сделать вид, что они ни при чем, не могли из-за отсутствия одеял... Так и сидели напряженно на краешке обнаженных матрацев, словно спугнутые облавой проститутки.
– Ну давайте, кто еще хочет? – предложил Вольф. Желающих не было.
– Давайте, давайте... Вы все, а я один. Он шагнул вперед. Стоявшие на ногах испуганно попятились.
– Не хотите? Правильно. В Тиходонске я один против десятерых дрался... И вас всех могу положить рядком... Идите, забирайте свои одеяла. Да не бойтесь, не трону...
Победа была убедительной, и отношение к Вольфу резко изменилось. Но из случившегося он тоже сделал выводы.
Через несколько дней, когда взвод с пятого раза не уложился в норматив на штурмовой полосе, которую здесь называли тропой разведчика, сержант привычно нашел взглядом Владимира:
– Давай, Вольф, покажи пример. Вперед! Но он покачал головой.
– Все, товарищ сержант, передохнуть надо. Ребята одобрительно зашумели.
– Что?! – глаза сержанта сузились. – Это что за новости? Уложишься – передохнешь!
– Сил нет. Да и на ребят посмотрите – совсем выдохлись.
– Чего ты за них думаешь? – вскипел сержант. – Ты-то конь здоровый! Вперед, я сказал!
– Не-а. Адреналин иссяк. Завод кончился. Владимир сел па землю.
– Я те покажу адреналин! – разъяренный Чувак подскочил, замахнулся ногой, словно для удара по мячу.
Вольф отклонился, успев захватить ступню, сильно крутнул – и сержант, потеряв равновесие, развернулся на месте и полетел в самую гущу потных тел, шатнувшихся в стороны, как от взрыва. Никем не поддержанный, он упал на землю, но тут же вскочил, рванулся к обнаглевшему новобранцу. Вольф быстро поднялся навстречу, и они оказались друг против друга, лицом к лицу.
– Заказывай гроб, салага!
Сержант медленно приближался, пружинисто согнув колени и выставив перед собой сильные клешнеобразные руки. Он хорошо знал рукопашный бой и не раз это демонстрировал. Но он знал и про ночную драку в казарме, а потому осторожничал. Подпрыгнул в первом выпаде – Вольф отпрянул. Он не хотел драться с командиром, но отступать нельзя. Если тот не остановится... Крюк снизу, апперкот или прямой в корпус – любой из излюбленных Вольфом ударов сшибет Чувака с ног, никакая рукопашная подготовка не поможет. А там будь что будет!
Замкомвзвода вновь бросился вперед. Опытным взглядом Вольф поймал нокаутирующую точку на округлом, с ямочкой, подбородке, тело само определило траекторию напряженного кулака, но ударить он не успел. Кто-то борцовским приемом подкатился под ноги, сбил, подмял под себя. В ухо жарко зашептал Серегин:
– Кончай, чудила, под трибунал пойдешь!
Вольф расслабился и откинулся на вытоптанную траву.
Чувак, оскалившись, смотрел на них сверху:
– Ладно, с-салабон. Живи пока.
Его тоже такая развязка вполне устраивала.
Во время перекура к Вольфу подошел Серегин, протянул пачку «Мальборо».
– Закуривай. Я смотрю – ты пацан отчаянный. Только ума надо побольше, да хитрости. Никогда не при буром. Ну разве что в крайнем случае, когда деваться некуда. Давай, закуривай! Ты никогда не просишь, как эти шакалы...
Действительно, Серегин никогда не откликался на подобные просьбы, а уж тем более не угощал никого по своей инициативе. Это подчеркивало его самостоятельность и независимость. Тем приятнее сейчас было Вольфу.
Но он покачал головой
– Я же не курю, зачем добро портить.
– Ну смотри! Как хочешь...
Когда москвич чиркал спичкой, Вольф обратил внимание на его кисти – точнее, припухшие мозолистые костяшки у основания указательных и средних пальцев.
– И не жаль такие «бабки» в дым переводить?
Серегин пожал плечами.
– Какие там особенные «бабки»! В Москве брал по госцене[11] – рубль пачка. Мне ее на три дня хватает. Это все равно, что каждый день пачку «Лайки» скуривать.
– А что это у тебя за мозоли?
– А это... Ерунда! Ты боксер, да? Помахаемся как-нибудь?
– Давай. Только когда Чувак перестанет нас долбить.
Вольф заметил, что Серегин ушел от ответа.
Когда карантин подходил к концу и молодые готовились принимать присягу, их неожиданно собрали в классе политучебы и взяли подписку о неразглашении всех сведений, которые станут им известны в ходе службы.
Потом майор-особист встал, оперся кулаками на стол, покрытый красным сукном, и внушительно, с расстановкой начал инструктаж:
– Вам доверена честь служить в Отдельной бригаде специального назначения Главного разведывательного управления Министерства обороны СССР. О самом факте ее существования никому не известно. Упоминание о ней в письме, по телефону, в разговоре с посторонними карается пятью годами тюрьмы...
