«верхах» сочли, что процесс и суровый приговор окажут большое воспитательное воздействие на сотрудников специальных служб, дисциплина среди которых была уже не той, что несколько лет назад, а «беззаветная верность долгу» осталась лишь заштампованной фразой в служебных аттестациях и характеристиках. И хотя отнюдь не офицеры разведки и контрразведки были в этом виноваты, а объективные условия, созданные в стране теми же самыми «верхами», во всех подразделениях СВР[8], ГРУ и ФСК провели собрания личного состава с информацией о решении Военной коллегии.
В былые времена данная информация лишний раз укрепила бы в каждом и без того бесспорную мысль, лежащую краеугольным камнем в фундаменте честной и безупречной службы: предательство карается смертью. Ушел, гад, все – тебе конец! Если не утонул ты на самом деле, а сыграл, схитрил, сымитировал, вот он – заочный приговор! Все знали, что это значит...
Еще в ОГПУ имелся заграничный диверсионный отдел, дотянувшийся в 1926 году до неприметной квартирки на втором этаже ветхого дома в небогатом районе Парижа. Здесь мирно жил Симон Васильевич Петлюра, успевший за шесть лет эмиграции привыкнуть к мысли, что оставленный им на Украине кровавый след навсегда затянулся временем. Постучавшего в дверь молодого человека с большим букетом цветов хозяин принял за своего поклонника! – одного из многочисленных последователей националистической идеи, навещающих «батьку» и в чужеземье. Осознать ошибку сорокасемилетний Симон не успел: спрятанный в букете газовый пистолет с глухим хлопком выбросил ему и лицо заряд цианида.
Когда на смену ОГПУ пришел НКВД, в нем создали Управление специальных операций с отделом "Л", попросту – ликвидаций, между собой его называли «отделом мокрых дел». Долго работал в Управлении, а одно время и руководил им Павел Судоплатов – одна из легендарнейших личностей незримого фронта. Хотя деятельность подразделения "Л" держалась в строгом секрете, да и имя Судоплатова являлось государственной тайной, а тайны в сталинские времена хранить ой как умели, среди своих информация все равно расходилась. Да и на специальных занятиях разбирали, как шел Павел на встречу с лидером украинских националистов полковником Коновальцем в Роттердаме.
Был жаркий майский день 1938 года. Тридцатилетний «радист» с советского торгового судна «Шилка» почти не выделялся в пестрой толпе прохожих, хотя во внутреннем кармане пиджака у него лежала мина, замаскированная под коробку шоколадных конфет. Поверни коробку в горизонтальное положение – и включится часовой механизм с тридцатиминутным замедлением. О чем мог думать в тот момент молодой парень? Наверное, мечтал не споткнуться и не упасть, не попасть под машину, уповал на надежность взрывного устройства, которые почти никогда не бывают надежными на сто процентов, в любой момент ждал взрыва и в глубине души надеялся, что обойдется, опасался встречных ходов контрразведки противника и местной полиции... Вряд ли в буре чувств и эмоций, способных вогнать в панику и лишить способности к целенаправленным действиям любого обычного человека, находилось место для рассуждений о долге коммуниста, ответственности перед Родиной, верности делу Ленина – Сталина и тому подобных идеологических догмах.
Интересно, какой пульс был у Судоплатова в этот миг, с какой скоростью сокращалась сердечная мышца, в каких пределах держалось артериальное давление... Стрессовый характер ситуации вполне мог привести к разрушению организма – какому-нибудь инфаркту или инсульту, подобные неприятности частенько случались с партийными и государственными начальниками, вызываемыми «на ковер» в обком или ЦК...
А Павел спокойно прогуливался по незнакомому городу чужой страны, с невозмутимым видом зашел в ресторан «Атланта», не выказывая ни малейших признаков волнения, подсел к Коновальцу, дружески поговорил с ним. Это потруднее, чем бросить гранату и убежать: двое за столиком, лицом к лицу, глаза в глаза. Все на виду и непосредственно воспринимается собеседником – осторожным, опытным и хитрым врагом, который к тому же для тебя «по жизни» и не враг, а наоборот – старый друг... И ни тембр голоса, ни интонации, ни дыхание, ни потливость, ни взгляд не должны насторожить его...
И не насторожили. Когда, прощаясь, Павел положил «конфеты» на стол и часовой механизм бесшумно начал свою работу, любитель сладкого Коновалец, растроганный вниманием, крепко пожал ему руку. Через полчаса полковника разнесло в клочья.
Совершенно ясно, что исполнитель столь сложной ликвидации должен иметь железное сердце и стальные тросы вместо нервов. Именно такие кадры и подбирались в Управление специальных операций. Сети отдела "Л" охватывали весь мир, и в 1940 году, умело дергая за нужные ниточки, Судоплатов обрушил ледоруб Рамона Меркадера на голову проживавшего в Мексике злейшего врага кремлевского диктатора Льва Троцкого.
Кроме нашумевших акций, на счету УСО было множество диверсий, похищений и ликвидаций, не ставших известными широкой общественности, но оказывающих сдерживающее воздействие на заинтересованных лиц – потенциальных предателей и перебежчиков.
В МГБ, а впоследствии – в КГБ отдел "Л" сохранялся и работал довольно активно. Конечно, не так интенсивно, как в прошлые десятилетия, но достаточно для того, чтобы о «длинных руках КГБ» не забывали ни в Африке, ни в Австралии, ни на Аляске. И в ГРУ существовал подотдел физических воздействий, достающий подлых гадюк на самых безопасных и сверхохраняемых территориях.
Так что с заочными приговорами все было ясно. Угнал капитан Бейцов новейший истребитель в Японию и спрятался в США, на военно-морской базе, куда не всякая птица залетит. ПГУ [9] долго не могло до него дотянуться, но все знали: конец один. И точно, гэрэушники решили задачу, «летучие мыши» хоть куда доберутся... Упал Бейцов в ванной, прямо в своем коттедже, сломал шею. И все дела!
В последние годы за рубежом никого не устраняли, да и внутри страны с предателями цацкались, отдел "Л" атрофировался, как любой неработающий орган, а когда Комитет громили, от него и следа не осталось, как будто никогда и не было такого. Так что сейчас заочный приговор ничего не значил – не приедет же осужденный в Россию с просьбой: вот он я, шлепните меня, пожалуйста! Смертника отыскать надо, дотянуться до него – через заслоны охраны пробраться, линии сигнализации преодолеть, личных телохранителей нейтрализовать, исполнить решение Военной коллегии ( что само по себе не так просто, а в условиях нелегальной деятельности на территории чужого государства задача стократно усложняется) да суметь вернуться, пройдя сквозь сумятицу поисково-преследующих мероприятий...
Кому это делать, если отдела "Л" в природе не существует? Вроде и некому... К счастью, только «вроде». Потому что Министерство обороны в последние десятилетия разрушительным катаклизмам не подвергалось, ГРУ Генерального штаба оставалось на месте, да и подотдел физических воздействий никуда не делся. Сотрудники этого подразделения были похожи друг на друга, как торпеды, да в своей среде их «торпедами» и называли – крупные сильные тела, короткие стрижки, маловыразительные неподвижные лица, суровые, много повидавшие глаза. Наиболее опытные, отличившиеся в боевых операциях за кордоном, вместо имен имели прозвища: Карл, Франц, Гор, Пьер... Таких «торпед» экстра-класса в подотделе осталось Четверо, сейчас они с товарищами поминали Джона, погибшего в Москве во время совершенно обыденной по всем нормам и Критериям операции, проводившейся год назад. Как раз об этом и говорилось в очередном скорбном тосте.
– Смерть Василия Вертуховского показала, что безопасных операций не бывает. – Низкорослый человек с бледным, морщинистым лицом чуть покачнулся, выплеснув водку из налитой до краев хрустальной рюмки. – И вина за то, что случилось, лежит на каждом из нас, а на мне в особенности...
Начальник подотдела физических воздействий майор Плеско на миг замолчал, покаянно опустив голову. Невзрачный и щуплый, он являл полную противоположность подчиненным, хотя умел все то же, что и они, многое даже лучше.
– Понадеялись на компьютер: у Василия восемьсот пятьдесят баллов, а у того – сорок... Вот и сложили руки... Про инфракрасные очки забыли... А оно вон как обернулось...
Джон проводил ликвидацию полудохлого «червяка», проходившего в деле оперативной разработки ГРУ под псевдонимом Унылый. Но тот, входя в темный подъезд, имел обыкновение закрывать голову портфелем и выставлять вперед длинное толстое шило со сплющенным жалом. Не знавший об этой привычке Джон с размаху напоролся сердцем на сталь. Потом обстоятельства изменились, ликвидацию отменили. Унылый как ни в чем не бывало продолжает коптить небо, а одну из лучших «торпед» ГРУ сожрали настоящие черви.
