В наши трудные времена

И ноги ходят вразнобой,
И душно без привычки
Ходить дорогой зыбкой той
К платформе электрички.
Но вот дошел ты. Благодать.
Кругом в воде березки.
И странно-радостно ступать
На высохшие доски.
Здесь на платформе — май, весна,
Пусть тает снег… Но явно
Дождями вымыта она
И высохла недавно.

1955 

Рассудочность

Мороз был — как жара, и свет — как мгла.
Все очертанья тень заволокла.
Предмет неотличим был от теней.
И стал огромным в полутьме — пигмей.

И должен был твой разум каждый день
Вновь открывать, что значит свет и тень.
Что значит ночь и день, и топь и гать…
Простые вещи снова открывать.

Он осязанье мыслью подтверждал,
Он сам с годами вроде чувства стал.

Другие наступают времена.
С глаз наконец спадает пелена.
А ты, как за постыдные грехи,
Ругаешь за рассудочность стихи.

Но я не рассуждал. Я шел ко дну.
Смотрел вперед, а видел пелену.
Я ослеплен быть мог от молний-стрел.
Но я глазами разума смотрел.

И повторял, что в небе небо есть
И что земля еще на месте, здесь.

Что тут пучина, ну, а там — причал.
Так мне мой разум чувства возвращал.
Нет! Я на этом до сих пор стою.
Пусть мне простят рассудочность мою.

1956 

Я жил не так уж долго…

Я жил не так уж долго,
Но вот мне тридцать лет.
Прожить еще хоть столько
Удастся или нет?
Дороже счет минутам:
Ведь каждый новый год
Быстрее почему-то,
Чем прошлый год, идет…
  Бродил я белым светом
  И жил среди живых…
  И был везде поэтом,
  Не числясь в таковых.
  Писал стихи, работал
  И был уверен в том,
  Что я свое в два счета
  Сумею взять потом —
  Потом, когда событья
  Пойму и воплощу,
  Потом, когда я бытом
  Заняться захочу.
  Я жил легко и смело,
  Бока — не душу — мял,
  А то, что есть пределы,
  Абстрактно представлял.
Но никуда не деться, —
Врываясь в мысль и страсть,
Неровным стуком сердце