Приобщение

        как меня,
                их растопчут другие рабы.
За чужие грехи
              и чужое отсутствие меры,
Всё опять низводя до себя,
                         дух свободы кляня:
Против старой Любви,
                    ради новой немыслимой Веры,
Ради нового рабства…
                   Тогда вы поймете меня.
Как хотелось мне жить,
                      хоть о жизни давно отгрустили,
Как я смысла искал,
                   как я верил в людей до поры…
Я последний язычник
                   среди христиан Византии.
Я отнюдь не последний,
                     кто видит,
                               как гибнут миры.

1970

* * *

Люди могут дышать
Даже в рабстве… Что злиться?
Я хочу не мешать —
Не могу примириться.

Их покорство — гнетёт.
Задыхаюсь порою.
Но другой пусть зовёт
Их к подъёму и к бою.

Мне в провалах судьбы
Одинаково жутко
От покорства толпы
И гордыни рассудка.

Ах, рассудок!.. Напасть!
В нём — при точном расчёте —
Есть капризная власть
Возгордившейся плоти, —

Той, что спятив от прав,
В эти мутные годы
Цепи Духа поправ,
Прорвалась на свободу.

Ничего не любя,
Вдохновенна до дрожи,
Что там Дух! — И себя
Растоптать она может.

И ничем не сыта,
Одурев от похабства,
Как вакханка кнута,
Жаждет власти иль рабства.

Вразуми нас, Господь!
Мы — в ловушке природы.
Не стеснить эту плоть,
Не стесняя свободу.

А свобода — одна.
И не делится, вроде.
А свобода — нужна! —
Чтоб наш Дух был свободен.

Без него ж — ничего
Не достичь… В каждом гнёте
Тех же сил торжество,
Власть взбесившейся плоти.

Выбор — веку под стать.
Никуда тут не скрыться:
Драться — зло насаждать.
Сдаться — в зле раствориться.

Просто выбора нет.
Словно жаждешь в пустыне.