Вокруг нового мэра крутились люди из труппы «Мост». Предприниматель Борис Березовский постоянно до февраля 1996 года (тогда, на экономическом форуме в Давосе, Березовский решил подружиться с Гусинским) рассказывал умопомрачительные вещи про руководителя группы — Владимира Гусинского. Борис Абрамович где-то добывал «компромат» на конкурента, и у меня, как у руководителя Службы безопасности, волосы дыбом вставали от приводившихся там фактов. Ельцин тоже после всех этих «охотничьих» рассказов искренне считал, что страшнее зверя, чем Гусь (так называл Гусинского Березовский), в природе быть не может. Поэтому дружеские отношения Лужкова с Гусинским настораживали шефа.
Другая причина была банальной. Ельцина пугало влияние Лены Лужковой на супруга и его окружение. Еще никто не забыл кипучей деятельности Раисы Максимовны в Кремле, и никто не желал повторения печального опыта. Тема «властных жен» в отечественной политике могла бы стать основой серьезного исследования. Может, я когда-нибудь этим займусь. Но пока не устаю задавать вопросы: почему у Брежнева жена не была тайным руководителем? У Сталина ни жена, ни любовница никем не командовали? Почему у Андропова супругу никто в глаза не видел? А почему у тех, кто сегодня у власти, либо жены, либо дочки заправляют всем? Видимо, это происходит оттого, что не все женщины способны реализовать себя самостоятельно. Им обязательно нужен трамплин в виде должностного положения мужа или отца. А уж с высоты его карьеры гораздо проще прыгнуть вверх. И прыгают, не понимая, что все вокруг, даже внешне доброжелательные люди, знают истинную цену таких «взлетов».
…Лужков тоже не принял предложения стать преемником. Зная хитрющий характер шефа, и премьер, и мэр Москвы допускали, что Борис Николаевич просто испытывал их преданность. Потому отказывались резко, энергично, но только на словах.
Третьим кандидатом в преемники стал Олег Сосковец. Он прекрасно зарекомендовал себя в работе, в личном общении. К тому же у Олега Николаевича была приятная, умная, скромная жена. Но возникли непредвиденные обстоятельства — кандидат в преемники э 1 на дух не выносил кандидата э 3. Виктор Степанович неоднократно, иногда в ультимативной форме, просил президента снять с должности первого вице-премьера Олега Николаевича. Это была примитивная, первобытная ревность, которая со временем приобрела чудовищные масштабы.
Окружение Черномырдина собирало компромат на Сосковца. Прокуратура организовывала проверки. Никто, разумеется, ничего существенного не нашел, но кровь друг другу попортили.
Несмотря на конфронтацию, симпатии Бориса Николаевича к Олегу Николаевичу росли, и как-то шеф мне пожаловался:
— Опять пришел Черномырдин и начал просить, чтобы я снял Сосковца. Я ему ответил: «Делайте что хотите, а Сосковца я вам не отдам».
Это случилось за год до выборов-96. Олег Николаевич прочно укрепился в самом ближайшем окружении президента и стал одним из тех, кого шеф принимал в неформальной обстановке, иногда один на один. Я никогда не ревновал. Олег Николаевич потом рассказывал мне об этих встречах в благоговейном по отношению к президенту тоне.
А Виктор Степанович искал союзников в другом лагере. Он заходил к Илюшину и докладывал о беседах с Ельциным. Потом все стало наоборот. Когда Борис Николаевич лежал продолжительное время в больнице, Илюшин, навестив шефа, тут же мчался к премьеру, и они подолгу беседовали.
За «дружбу» Илюшин после выборов получил пост первого вице-премьера и кураторство социальной сферы. Правда, такая должность в правительстве равнозначна чугунному хомуту. Под его тяжестью Илюшин и пал при первой же реорганизации кабинета.
Помимо трех основных кандидатов в преемники возникла кандидатура еще одного, дополнительного. Идея передать полномочия Борису Немцову родилась после поездки в Нижний Новгород. Шефу очень понравился молодой нижегородский губернатор.
Ко мне он тоже часто заходил в Кремле и сначала производил впечатление доброжелательного, открытого, энергичного человека. Мы как-то сразу перешли с Немцовым на «ты», и, когда у меня спрашивали его отчество, я не сразу вспоминал, что он — Ефимович.
Но поразительно быстро Немцов изменился — стал снобом, мог публично позволить себе критиковать Ельцина, а уж в неформальной обстановке просто оскорбительно о нем отзывался. Шутки губернатора не отличались эстетизмом, и все чаще мне жаловались на сальности, ставшие нормой в высказываниях Бориса Ефимовича о Борисе Николаевиче.
Растущее пренебрежение к президенту сопровождалось у Немцова собственным возвеличиванием. Тогда в Нижегородской области начались реформы «по Явлинскому». Пресса много об этом писала, и Борис Ефимович быстро запамятовал, кому именно он обязан своей известностью и славой.
…Но в ту первую поездку в Нижний Новгород я почему-то сказал шефу:
— Борис Николаевич, вы ищете преемника, а вот он, уже готовый. Молодой, умный, иностранный язык знает, энергии у него много. Вы еще на Олимпе пробудете лет десять, но если начнете Немцова воспитывать, то за этот срок сумеете вырастить нового, молодого президента.
В 90-м, кстати, Бурбулис предлагал создать клуб политиков-юниоров — воспитывать их потихоньку, лелеять, с каждым проводить работу и потом выбрать одного, самого подходящего. Увы, но похоже, все фантазии Геннадия Эдуардовича нежизнеспособны.
Кандидатура Немцова тоже отпала после истории с подписями против чеченской войны. Борис Ефимович провел популистскую акцию: «Кто против войны в Чечне?» (Интересно, а кто «за»?) И собрал миллион подписей нижегородцев, недовольных военными действиями на Кавказе. Он не поленился притащить все эти папки к президенту, и тогда я его спросил:
— Боря, так кто же у нас за войну?! Назови хоть одного человека! Все 150 миллионов тебе подпишут этот листочек. И что ты этим доказал?
Шеф его принял и пообещал:
— Я обязательно поеду в Чечню.
Немцов попросил:
— Возьмите меня с собой.
Знали об этом только они вдвоем. И шеф не забыл про уговор. Назначив дату визита в Чечню, он сам позвонил нижегородскому губернатору. Так Немцов оказался в Чечне.
После проведения запланированных мероприятий Лобов — представитель президента в Чечне — устроил в Ханкале потрясающий обед. Столько яств на приеме в Кремле не отведаешь.
Начали произносить тосты за здоровье президента. Участники пира честно все рюмки выпивали до дна, и лишь Немцов тихонечко пригублял спиртное и ставил рюмку на стол. Он сидел в президиуме, а я сбоку. Я всегда старался расположиться так, чтобы видеть и шефа, и его окружение.
Я Грачеву намекнул:
— Наш юный друг даже за здоровье президента ничего не пьет. Ну-ка заведи его.
Паша кивнул:
— Понял.
Встал и очередной тост опять стал произносить за президента. Вдоволь нахвалив шефа, Грачев неожиданно изрек:
— Среди нас собрались некоторые товарищи, которые громче всех горлопанили, здорово шумели, изображали из себя миротворцев, а успехами своими обязаны только президенту. Борис Ефимович, почему же вы за президента не можете выпить до дна? Вы что, больной?
Немцов уже при упоминании «горлопанства» насторожился, а под конец речи Грачева перепугался, смутился. Он махом выпил рюмку до дна и тут же посмотрел на меня. Догадался, кто «настрополил» Павла Сергеевича. После этого он каждую выпитую рюмку мне показывал и вскоре сам начал нахально выступать, что, дескать, не все пьют, как положено.
Трапеза закончилась, и разгоряченный Немцов отозвал меня в сторонку:
— Саша, ну почему ты меня так не любишь, почему ты меня так ненавидишь?
Я ответил:
— А за что ты презираешь президента? Какое ты имеешь право так себя вести, это же элементарная непорядочность. Уйди со своего губернаторского поста, а потом уже любые подписи собирай…
Он задумался: и попросил, чтобы я обязательно принял его в Москве. Я пообещал:
