Но вот у здания с высокими колоннами, выкатив каменные глаза и надув шёки, встали гранитные львы. Церендорж придержал шаг, а догадливый Генка крикнул: «Прибыли!», взбежал по ступенькам, но, потянув к себе дверь, удивлённо оглянулся:
— Закрыто!
— Точно! — подёргав массивную ручку, озадаченно сказал Коля. Выражение весёлого недоумения вообще то и дело появлялось у него на лице, словно он удивлялся всему на свете. А его добрые глаза были широко открыты и, поблёскивая, замирали, будто перед ним облачком повисла какая-то загадка. — Закрыто!
— Не может пить! — в тон ему произнёс Церендорж и тоже подёргал ручку. — Ну ничего! — Он повернулся на каблуках и исчез за домом.
Через минуту-другую дверь тяжело открылась, и высокая темноволосая женщина приветливо пригласила гостей. А за ней показалась знакомая всем улыбка, и Церендорж простодушно обьяснил:
— Псего три полшебных слова — и псё в порядке. Псё!
— Какие ещё волшебные слова? — спросила Светка.
Церендорж торжественно подтянулся и произнёс слова так, что они, выпорхнув, словно повисли на миг, как огни салюта:
— Пришли советские пионеры.
НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
Музейная прохладная тишина сразу заиграла эхом. Будто в разных углах включили десяток охающих, вскрикивающих, шепчущих магнитофонов.
Из-за поднятых штор вырвались и понеслись по залам лучи яркого, степного света. Они наполнили небом и облаками стёкла, стены, воздух. И большую картину, на которой перед ребятами вдруг возник Владимир Ильич Ленин.
Он улыбался, но был сосредоточен и беседовал с молодым вождём революционных бедняков-аратов Сухэ-Батором, который и одет был, как араты, в яркий халат, застёгнутый слева направо, коротко острижен и горячо смугл от степного зноя.
От лучей, наполнивших зал, казалось, что и там, в комнате у Ленина, по-сегодняшнему солнечно и тепло.
На минуту ребята притихли.
Вдруг кто-то шепнул:
— Смотри! Пулемёт!..
И все вскинулись, зашумели. И Коля, широко открыв глаза, вскрикнул:
— Вот это да!..
Под стёклами мерцали старой сталью клинки, с которыми когда-то конники Сухэ-Батора летели на врагов революции, чернели гранёные лимонки. А на бархате лежал маузер красного командира, при одном имени которого жирные ламы в старой Урге дрожали от страха…
Василий Григорьевич потянулся за своей видавшей виды авторучкой: журналисту, который хотел написать о строительстве новой жизни, здесь было что взять на заметку.
Генка уже старался привести в действие ствол самодельной партизанской пушки, которая ахала картечью по бандам самого Унгерна, но вовремя приметил одним глазом Людмилу Ивановну, укоризненно качавшую головой: «Ай-я-яй!», а другим — Светку, которая в соседнем зале, хлопая громадными ресницами, показывала на стену: «Вах!»
Там, пуча глаза, висели страшные маски. Они обнажали окровавленные зубы, высовывали багровые языки. У одной вокруг головы белели человечьи черепа, у другой во лбу сверкали красные камни…
Церендорж подошёл к Светке на цыпочках и, улыбаясь, спросил:
— Нрапится?
— Что ето? — Она передернула плечами.
— Духи! — с усмешкой сказал он.
— Какие?
— Разные! Злые, — Церендорж показал на маску в черепах. — И допрые, — он мягко кивнул на соседнюю.
— Ха! А почему добрый дух такой сердитый и показывает язык?
— Сердится на злого! — сказал Церендорж. — Когда-то все монголы просили у него помощи.
— Зачем? — удивилась Светка.
— Чтобы повеял прохладный ветер, если злые духи сделают жару. Чтобы он принёс дождь, если злые пошлют засуху. Чтобы он дал хорошему человеку хорошего коня и верблюда…
И вдруг Церендорж шутливо вскинул три пальца, будто бросил шепотку чего-то высоко в небо и подул вслед.
«Пх! Сказки!» — подумала Светка и хотела спросить, что это он делает. Но тут из соседнего зала послышался испуганный Генкин крик. Ребята переглянулись, а Людмила Ивановна приложила к губам палец: «Тс-с-с!» Но, подойдя к двери, подалась вперёд и вскрикнула:
— Не может быть!
Вся делегация бросилась в соседний зал. И, едва переступив порог, Василий Григорьевич словно врос в пол всей своей крепкой фигурой. Нет, предчувствие еще никогда не обманывало его.
На задних лапах, раскрыв гигантскую пасть, перед ним стояло допотопное чудище невообразимых размеров!
БРОНТОЗАВРЫ, ИХТИОЗАВРЫ, ПАРЕЙАЗАВРЫ…
Скелет гигантского динозавра опирался на жёлтые позвонки хвоста и могучие кости задних лап. Поступь их и теперь была такой хищной и тяжёлой, а продолговатый череп с громадными зубами смотрел из-под потолка так, что казалось, гигант и сейчас готов сорваться с места и броситься на жертву.
Маленькие, как у ящерки, передние лапы ненужно болтались высоко под рёбрами, чуть не у потолка, но мощные зубы готовы были терзать добычу. Оставалось только настичь и придавить её когтистой лапой!
— Тираннозавр! — почти шёпотом сказал Василий Григорьевич и обошёл вокруг постамента. — Настоящий тираннозавр!
— Настоящий! — подтвердил Церендорж. — Их раскапывают здесь, в Монголии…
— Экспедиция Ефремова! — вспомнил Коля.
— Да… — сказал Василий Григорьевич. — Да! — И перед его глазами замелькали буксующие в пустыне автомобили экспедиций, летящие навстречу жгучие пески, учёные, вырубающие из окаменелых пород гигантские кости.
Он давно, как о самом фантастическом плавании, мечтал о такой экспедиции. Много раз мальчишкой перечитывал он всё, что можно было найти в тихой библиотеке маленького степного городка. Вечерами крохотное пламя коптилки в холодной комнате высвечивало вдруг ошеломляющую историю Земли. Хотелось самому пройти по дальним пескам, прикоснуться к этим костям, словно окунуться в древние моря и ступить на берег, где бродили и плавали эти диковинные гиганты.
И не отправься он однажды в дальний рейс матросом, наверняка гораздо раньше добрался бы до этих мест.
— Тираннозавры… Это же здесь! — повторил он.
