При тусклом свете машинист разглядел пропавшую банку с солидолом. От вибрации она вздрагивала и медленно двигалась по палубе.
— Вот артистка! — воскликнул Мишкин и подхватил её.
НЕ НАДО МОЛЧАТЬ!
Солнышкин просунул в дверь голову. На койке сидела тоненькая буфетчица Марина и быстрыми спицами вязала цветную варежку. Солнышкин прибавил баску и спросил:
— Можно?
— Можно, — ответила Марина и кивнула круглой, как кокосовый орех, причёской.
Солнышкин прошёл за Таей в каюту. Руки он спрятал за спину.
— В чём дело, Солнышкин? — удивилась Марина и подняла большие зелёные глаза.
Солнышкин покраснел, не зная, что ответить.
— А это он мне помогал убирать, — усмехнулась Тая. Она протянула Солнышкину кусок мыла и открыла кран с горячей водой.
Солнышкин мыл руки, а Тая тихо вздыхала:
— Вояка ты, вояка! И зачем с ним связываться, шума не оберёшься! Лучше его не трогать!
— Лучше не трогать, — подтвердила Марина, словно всё поняла, и опять склонилась над клубком.
— Как это — не трогать?
— Так, — вздохнула Марина, — а то он ведь жизни не даст!
— Вот и не даст, если будете молчать! — воскликнул Солнышкин.
— Ну ладно, — вздохнула Тая. — Ладно… Надо пойти вымыть палубу. — И глаза её смотрели тихо и устало.
— Не надо, — сказал Солнышкин. — Спокойной ночи! — И он решительно шагнул за дверь.
Кругом была тишина. Спокойно светили лампы. Внизу по-паровозному ухала машина. Все спали. Только радист Перчиков не снимал наушников в радиорубке. Перчиков никому не говорил, что мечтает стать космонавтом и поплавать по марсианским морям, и каждый день п осле работы он сидел и вслушивался в доносившиеся сигналы спутников. И сейчас он слышал их быстрый писк. За иллюминатором в темноте горели звезды, вокруг простирался чёрный океан, и Перчиков чувствовал себя почти на борту космического корабля. А внизу, в коридоре, его друг Солнышкин крепко сжимал швабру и натирал палубу. Ему было немного грустно. И потому, что из-за него обидели Таю, и потому, что где-то грустит его бабушка. И он тёр палубу так, как будто помогал им обеим.
И странно: чем сильнее двигал он руками, тем точнее стрелка компаса показывала на север.
ЗВЁЗДНАЯ НОЧЬ
Боцман Бурун никак не мог уснуть. Когда он проигрывал несколько партий в домино, то с грустью думал, что через год ему уходить на пенсию. А что он будет делать на берегу, Бурун никак не мог представить. Тогда он потихоньку отправлялся в подшкиперскую и перебирал своё хозяйство. В борт гулко стучали волны, и он под этот приятный для него шум рассматривал каждую тряпушку и каждый гвоздик. Бурун любил свой пароход.
В этот раз боцман, войдя в подшкиперскую, взял в руки почти новенький пульверизатор для окраски стен, наполнил бачок красной краской и вздохнул:
— Хоть напоследок поработаю по-новому… Он вытащил пару старых вёдер и стал их обрызгивать краской. Дверь была открыта, краска садилась на вёдра, а мелкая пыль при каждом толчке разлеталась с ветром по палубе.
В это самое время Солнышкин закончил уборку и собирался ложиться спать, но в коридоре столкнулся с Перчиковым.
— Солнышкин, Солнышкин! Ты только посмотри, какие сегодня звёзды!
Перчиков открыл дверь и потянул Солнышкина на палубу. От усталости у Солнышкина уже склеивались глаза, но морской ветер сразу взбодрил его. Небо было полно громадных звёзд — таких Солнышкин ещё и вправду никогда не видел, даже у себя в тайге. Большая Медведица, сверкая, садилась на самый нос парохода, созвездие Скорпиона угрожало ярко сверкающим голубым хвостом. И всё это отражалось в шумящем бесконечном море.
Солнышкин замер в восторге. А Перчиков не унимался:
— Смотри (через всё небо пролетал маленький розоватый спутник). Когда-нибудь мы с тобой тоже полетим на какую-нибудь планету, туда, в глубину космоса! — И Перчиков положил руку Солнышкину на плечо. Он в первый раз делился своей мечтой и ни капельки не стеснялся.
— Полетим! — сказал Солнышкин и добавил: — Если там будет море. — И вдруг Солнышкин грудью навалился на борт. — Смотри, смотри! — крикнул он и потянул Перчикова за руку.
Из морской глубины к самому носу парохода поднимались таинственные зелёные ракеты. За ними тянулось голубое пламя и мчались искры. Казалось, они сейчас поднимутся вверх и умчат к звёздам. Но они не отрывались от воды и уверенно парили впереди парохода.
— Это дельфины, — сказал Перчиков и мечтательно вздохнул: — Эх, Солнышкин, сколько интересного будет ещё на земле! Представляешь, человек договорится с дельфинами, человек войдёт в океан! Представляешь, мы с тобой плывём в глубине океана!
У Солнышкина по спине поползли мурашки.
— Как человек-амфибия? — спросил он.
— Человек-амфибия был одиночка, а нас двое, — сказал Перчиков и похлопал Солнышкина по плечу. — И понимал он только одного дельфина, а мы будем понимать всех. Во всех океанах.
Пароход шёл вперёд, поднимая нос к звёздам, взрезая волны. И Солнышкину казалось, что весь мир летит ему навстречу. В правую щёку ему бил ветер. Он повернул к нему лицо, и теперь прохладные брызги освежали и лоб, и губы, и нос.
И конечно же, ни Солнышкин, ни Перчиков не слышали, как боцман Бурун всё нажимал и нажимал на кнопку пульверизатора.
СНОВА КОРЬ!
Доктор Челкашкин заканчивал ночной обход. Он прислушивался к дыханию спящей команды и наконец дошёл до каюты Перчикова и Солнышкина. В каюте никого не было. Но тут отворилась дверь коридора, и Перчиков с Солнышкиным появились на пороге.
— Принимали воздушные ванны? — спросил Челкашкин. — Молодцы! Полезно!
И вдруг лицо его побледнело, нахмурилось: указательным пальцем доктор повернул голову Солнышкина налево, потом направо, внимательно посмотрел ему в глаза и воскликнул:
— Снова корь! Самая настоящая корь. Немедленно в изолятор!
Перчиков посмотрел на друга и грустно присвистнул: всё его лицо было покрыто мелкой красной сыпью.
— Да, угораздило! — вздохнул Перчиков. — Моряков, Солнышкин…
— Вы ещё стойте? — изумился Челкашкин. — Вы хотите, чтобы на всю команду распространилась эпидемия? — И он потащил Солнышкина в изолятор.
