похрустывание (вся команда жевала румяную поджаренную рыбку) настроило его на жизнерадостный лад. Тем более что по судовому радио Перчиков от имени всего коллектива объявил своему другу и коку Борщику благодарность. Челкашкин хотел выразить свою признательность отдельно.
И только Пионерчиков категорически отказался от прекрасного блюда. Его порция немедленно была отправлена в лазарет — тому, кто особенно нуждался в фосфоре.
Что же касается самого изобретения, то Моряков не находил слов для похвалы:
— Послушайте, Солнышкин, ведь это же просто гениально!
«Даёшь!» летел вперёд на сверкающих крыльях. Над ним мчались облака. Из трубы струился дымок, и рыбы одновременно коптились, поворачиваясь то одним, то другим боком. Но едва Борщик снимал их, как на крючках повисали десятки новых и с новой силой тянули пароход вперёд. От парохода бежали белые чистенькие барашки, а навстречу ему уже неслись волнующие запахи тропических земель. И если «Даёшь!» слегка покачивался, то только от волнения. Судно приближалось к Жюлькипуру.
Солнышкин натирал палубу так, что по ней разлетались солнечные зайчики. Время от времени он доставал из кармана кусок сахара и подходил к борту. Там среди волн фыркал Землячок, который прилежно делал стойку, ожидая угощения. Глядя на это, боцман, который поливал палубу из шланга, вздыхал:
— Вот бы сейчас медведиков…
Рядом с боцманом, закатав рукава, бодро налегал на швабру Робинзон. Старик не любил сидеть без дела. А к морской работе он, как известно, привык у себя дома, потому что никому не доверял драить палубу своей каюты. Он был в трусиках, и лысинку его прикрывала старая мичманка. Иногда инспектор отставлял швабру в сторону и, взяв с трюма свою трубу, задумчиво осматривал горизонт, словно что-то искал. Но океан был безупречно чист, и Робинзон, качнув головой, снова брался за работу.
Неожиданно Солнышкин заметил, как на доске, которую он только что надраил до желтизны, возникла какая-то клякса. Он сердито потёр её шваброй, но клякса отползла в сторону, а за ней по палубе потянулись другие — широкие, быстрые, чёрные. Над мачтами грохнул гром. Солнышкин поднял голову, и прямо на него выплеснулся быстрый тропический ливень. Солнышкин втянул голову и бросился под навес, но ливень кончился. Солнышкин взялся за швабру — ливень ударил ещё сильней. По небу бежали тысячи туч, из каждой лил свой ливень. Над океаном повисли тысячи голубых, прозрачных ливней, и «Даёшь!» весело проходил сквозь них.
Солнышкин приоткрыл рот. Бурун стал сворачивать шланг. А старый Робинзон подставил под дождь ладони и смотрел, как по ним барабанят капли настоящего тропического дождя.
Дождь стал плотнее. Тучи сомкнулись. Наступила темнота. Ударила молния.
— Под навес! — крикнул Бурун.
Но Робинзон поглядел на край неба и сказал:
— Смотрите, смотрите!
Под тучами появилось серое облачко.
— Летучие рыбы, — сказал Солнышкин, — догоняют Борщика.
Робинзон, взяв трубу, покачал головой:
— Нет, нас догоняют птицы. Усталые перелётные птицы. Слышите, как они кричат?
Издалека действительно долетало еле различимое курлыканье.
Солнышкин ладонью прикрыл глаза от дождя. Робинзон был прав: вдалеке медленно летела стая. Она то взмывала вверх, то словно проваливалась в воду. Над ней вспыхивали молнии.
— Ей негде отдохнуть, и она не может нас догнать. Она нас не догонит, — вздохнул Робинзон.
— Догонит! — решительно сказал Солнышкин и побежал к камбузу.
К удивлению кока, который снимал с крючков копчёную рыбу, он схватил самый большой нож и одним ударом обрубил леску.
— Ты что это сделал? — со слезами в голосе закричал Борщик. — Ты что же это сделал?!
— Тебе всё мало! — сказал Солнышкин. — Всю кухню завалил рыбой и ничего не видишь!
Пароход потерял крылья. Упала скорость.
— В чём дело? — высунулся из рубки Моряков.
— Птицы! — крикнул Солнышкин. — Слышите? Птицы! — В ушах у него всё раздавались птичьи крики.
— Какие птицы? — Моряков вышел на крыло рубки, проговорил: — Это же аисты! — И скомандовал в машину: — Самый малый!
В воздухе всё отчётливей слышались тяжёлые удары крыльев.
Наконец из последних сил, поддерживая друг друга, птицы дотянулись до парохода и рухнули на палубу. Некоторые сели на борт и раскачивались, боясь упасть.
— На помощь! — крикнул Робинзон. И команда бросилась на помощь.
ДВА ЖЁЛТЫХ БЕРЁЗОВЫХ ЛИСТКА
За Солнышкиным бежали Моряков и Борщик, Перчиков и Пионерчиков с толстой тетрадью под мышкой.
— Их нужно укрыть, — сказал Моряков, сбрасывая с плеч тужурку.
— На камбуз их, всех на камбуз! — предложил Борщик. У него было тепло и сухо.
— Вот это правильное решение! — раздался над палубой писклявый голос. В лазарете открылось окошко иллюминатора, и высунулась пухлая голова артельщика. — Из них выйдет чудесное жаркое!
Все на минуту опешили. Старый Робинзон мельком взглянул: не слышат ли этих слов птицы. Но птицы уже спали мёртвым сном. Только вожак на секунду тревожно поднял голову и тут же уронил её на палубу.
— Что вы сказали? — спросил Моряков.
— На камбуз, — хихикнул артельщик. — Я даже помогу ощипывать.
— Ай-яй-яй, молодой человек! — закачал головой Мирон Иваныч.
Но окно быстро захлопнулось: это Пионерчиков запустил изо всех сил в артельщика своей драгоценной тетрадкой.
Никто не заметил, как прошёл дождь и снова выглянуло солнце.
— Интересно, откуда они и куда? — спросил Перчиков. — Посреди океана…
— Да… — сказал Моряков. — Их где-то прихватил шторм. Позади Япония, Китай… Откуда?
А Мирон Иваныч, вытирая лысинку, улыбнулся:
— Смотрите…
На шее у вожака желтели два маленьких берёзовых листка. ;
— Из Сибири! — крикнул Солнышкин.
— Это почему же? Пожалуй, из-под Океанска, — предположил Моряков.
— А может, с Украины, — вздохнул Борщик и потянулся за листком.
Но Солнышкин дёрнул его за рукав:
— Может быть, он взял его себе на память. — И Солнышкин погладил птицу.
Снова стало так жарко, что от палубы пошёл пар. Чепчик Борщика и мичманка Робинзона задымились, как вулканчики.
Птицы стали просыпаться. Вожак расправил крылья, прошёлся по палубе, взлетел, и вся стая стала подниматься за ним.
— Стойте, стойте! — крикнул Борщик и бросился к камбузу. У кока не было, конечно, под рукой свежих лягушек, однако два десятка лучших рыбин он приготовил! Но птицы уже взлетели.
— Что? Упустили жаркое? — крикнул сверху артельщик.
Но на него никто не обратил внимания. Все смотрели туда, где, выстраиваясь клином, аисты расправляли крылья.
На минуту они затерялись в облаке, но, вынырнув, сделали над пароходом круг.
