детской кроватки, бесконечно длинными конечностями тянулись к нему. Конечности извивались, тела животных росли, все приближаясь, и наконец стали наваливаться на него, душа своим весом, погребая под собой…
Его собственные конечности вяло задвигались, пытаясь сбросить тяжесть, и Эндрю вдруг проснулся и выпрямился в своем кресле со стучащим, словно отбойный молоток, сердцем. Наваждение рассеялось, и он понял, где находится. Не в опасной близости от двухэтажной детской кроватки, а в салоне бизнес-класса рейса 514, на пути из Сиэтла в Биллингс. А удушающая тяжесть не более чем его собственный пиджак и надувная подушечка, предложенная стюардессой сразу после начала полета.
Эндрю закрыл глаза и провел рукой по лицу. Это только сон. Проклятый сон. Один из тех, что преследовали его последние недели и явно представляли интерес для его сестры-психиатра. Пытаясь привести в норму дыхание, Эндрю запрокинул голову и уставился на кнопку вызова над ним. Боже, этот ребенок сведет его с ума!
В какие-то моменты поведение Мей вызывало в нем такую ярость, что он мог сокрушить горы голыми руками. А уже в следующие готов был воспарить к небесам при мысли о том, что у него будет ребенок. Впрочем, большую часть времени он чувствовал себя так, словно по нему проехал паровой каток.
Ребенок. Сын или дочь. Эндрю по-прежнему с трудом мог это представить. Нельзя сказать, чтобы он не хотел детей. Просто никогда не предполагал, что все произойдет именно так. Или с этой женщиной. Когда она бросила его, он подумал, что игра окончена. И вот, пожалуйста — они скоро станут родителями. У любого поехала бы крыша.
Где-то в глубине души ему по-прежнему хотелось задать Мей Поллард хорошую взбучку. Порой он жалел, что не может усомниться в своем отцовстве. Исключительной правдивостью эта женщина лишала его подобной возможности.
В нем снова вспыхнуло раздражение. Мей носила его ребенка, и какие бы ни возникали у нее проблемы, он полагал, что имел право знать об этом с самого начала. Но нет, Мей считала иначе. Игра шла по ее правилам. Как обычно.
В моменты просветления, когда Эндрю пытался отнестись к ней по справедливости, ему приходило в голову, что, возможно, причиной тому — нежелание ставить его перед необходимостью женитьбы. Но поскольку такие моменты случались крайне редко, Эндрю большую часть времени проводил, кипя от негодования. Две недели ушли на усмирение уязвленной гордости и своего мужского эго, поскольку он понимал, что, дав им волю, только проиграет. Дело в том, что Эндрю хотел стать настоящим отцом, а не тем, который появляется по дням рождения и каждый второй уик-энд.
Впрочем, это оказалось не так уж легко. Большую часть времени он проводил, растравляя свои раны. Но время от времени ему удавалось отрешиться от собственных обид, и тогда в его отношениях с мисс Поллард воцарялся настороженный нейтралитет. Он ходил с ней на приемы к врачу и не пропускал ни одного занятия для молодых родителей. Они вместе покупали мебель для детской, а также пеленки, распашонки и все прочее. Он даже собственноручно оклеил детскую обоями. Но каждый раз, когда окидывал взглядом роскошную квартиру Мей, Эндрю испытывал огромное желание дать кому-нибудь в ухо. И тогда он направлялся в гимнастический зал и яростно колотил боксерскую грушу до тех пор, пока не оказывался в состоянии терпеть рядом хоть одну живую душу…
Эндрю стало не по себе, и он снова провел рукой по лицу. Нервы были на пределе, и он не представлял, как переживет следующие две недели. Ребенок должен родиться через одиннадцать дней, а он возвращается с ежегодной выставки-продажи в Сиэтле. И он до полусмерти устал. Эндрю непрестанно ждал, что ему позвонят и скажут: пора, она уже в роддоме. При одной мысли об этом его прошибал холодный пот.
Как только родится ребенок, ему наверняка станет легче. В своей семье он был вторым из пятерых детей, вот уже несколько раз становился дядей, и ему не в новинку возиться с младенцами. Нет, не ребенок его пугал. Он просто не мог представить утонченную, совершенную, всегда остающуюся леди мисс Поллард визжащей, стонущей, в горячей испарине. Такая картина никак не укладывалась в его сознании.
Эндрю готов был отказаться от участия в выставке из-за Мей и ребенка, однако она убедила его, что, пока он в отъезде, ничего не случится. И ему пришлось поверить. Казалось, Мей и беременность разыграла по собственным нотам: у нее не было тошноты по утрам, у нее не отекали ноги, она не страдала одышкой.
Эндрю просто не знал, как пережить оставшееся до родов время. И как стерпеть упреки родственников, когда ребенок наконец появится на свет. Потому что об этом знали только его родители и старший брат Джек.
Было уже довольно поздно, когда Эндрю забрал машину со стоянки. Улицы блестели от прошедшего недавно дождя, фонари отражались в мокрых тротуарах. Чистый влажный воздух врывался в открытое окно, вымывая из легких остатки специфического самолетного запаха. Это была самая любимая его пора — летний вечер после дождя. Если бы он был дома, то уселся бы на веранде полюбоваться закатом, с бутылкой холодного пива в руках.
Но как ни соблазнительна была такая перспектива, Эндрю все же принял другое решение: сначала он проведает Мей.
Выставив локоть в открытое окно, Эндрю усмехнулся. Он отлично знал, что Мей терпеть не может, когда он ее навещает. Возможно, это была одна из причин его частых визитов к ней в последние месяцы — ему просто хотелось увидеть, как она морщит нос. Другой причиной было то, что он не находил себе места вдали от нее. Но Мей этого не знала. И ему это было только на руку.
Ее квартира находилась в тихом зеленом районе, где ветви деревьев, росших по обеим сторонам дороги, образовывали над ней подобие тоннеля. Эндрю нашел свободное место на стоянке, заглушил мотор и вышел из машины. Из связки ключей он выбрал один. Мей дала ему этот ключ прошлым летом, когда он помогал монтировать встроенную мебель, и Эндрю так и не вернул его. Это вызвало у него очередную усмешку. Еще один повод увидеть ее наморщенный носик.
Он открыл дверь, вошел в просторный уютный вестибюль, отметил, что на столике стоит букет свежесрезанных цветов. О да, здесь все первоклассное!
Лифт был пуст, и Эндрю подумал, что в былые времена это порадовало бы их с Мей. Едва оказавшись за закрытой дверью, они бросались друг другу в объятия. Теперь же старались держаться у противоположных стен.
Квартира Мей находилась на четвертом этаже. Когда дверь лифта открывалась, Эндрю почудился детский плач. Тряхнув головой, он ступил на пушистый ковер. Нет, этот ребенок определенно сведет его с ума! Если раньше ему только мерещилось, то теперь уже и слышится.
Элегантный квадратный холл напоминал гостиную. Четыре двери вели в квартиры. Темно-зеленые стены, удобные кресла, снова букеты свежих цветов, приглушенный свет — все это создавало обстановку интимности. Холл казался частью квартиры.
Он подошел к двери Мей и снова услышал это. Только теперь гораздо, гораздо отчетливее. Нет, это не игра воображения — плакал настоящий, живой ребенок!
Эндрю обуяла тревога. В голове пронеслись образы, один ужаснее другого: Мей, в одиночестве пытающаяся произвести на свет ребенка; Мей, беспомощно барахтающаяся в луже крови на полу. Проклиная свою неуклюжесть, он, наконец, смог открыть замок и с сердцем, готовым выпрыгнуть из груди, вошел в дверь… И тут же замер, словно наткнулся на невидимую стену. Эндрю стало по-настоящему страшно. На какое-то мгновение даже показалось, что он попал в другую квартиру.
Правда, стены были ему хорошо знакомы, да и мебель тоже. Золотистые обои, кремовые кожаные диваны, мягкий бежевый ковер, столики с тонированным стеклом, бронзовые светильники с шелковыми абажурами, комнатные растения в горшках, несомненно, принадлежали Мей. Даже нежные акварели, светлые лакированные стол и стулья в столовой, равно как и вызывающий канделябр в испанском стиле, стоящий на резном буфете, не оставляли сомнений в том, что он попал куда надо. Но кругом царил ужасный разгром. И это в квартире, где даже журналы всегда лежали на строго определенном месте. Казалось, здесь побывала с обыском бригада по борьбе с наркотиками или орудовала шайка вандалов.
Эндрю вновь охватила паника, от волнения перехватило дыхание. Если с ней что-нибудь случилось…
Плач стал громче, и в дверях гостиной появилась Мей с крошечным хнычущим темноволосым
