старания Мишки, без интереса спросил, куда тот собирается. Вчера вечером он и Сеня Губа крепко приложились к бутылке, и с похмелья у Десятника все кружилось перед глазами, саднило под сердцем от круто заваренной на спиртном злости. В последнее время не везло, разладилась тесная компания, с которой проворачивал он неплохие дела, откололся старый приятель, корешок еще по Северу, сказал, что с него хватит, пора пожить по-человечески, а не в ожидании нового срока. Надвигалось одиночество, ведь не принимать же в расчет Сеню Губу — с ним вдвоем только пить хорошо. Впереди явно высвечивала мель, сидеть на ней не хотелось, Геннадий Степанович упорно искал новые сферы для применения своего опыта. Чутье подсказывало, что самое время замести старые следы и протоптать тропинки туда, где его не знают. «Пятачок» на углу Оборонной давно вызывал деловой интерес, и кое-что там уже было прокручено, завязаны связи, но все это было мелковато, копеечно. Словом, надо было решать, выискивать новые варианты, а это ой как непросто.
Мишка мелькал по комнате в приподнятом настроении, и Десятник начал раздражаться, наливаться злостью — ишь разошелся. Он стал так, что брат не мог пройти к выходу, спросил:
— Ты чего забыл на заводе?
Мишка хорошо изучил признаки надвигающейся грозы, старался, когда Геннадий с похмелья, смыться куда-нибудь, но сейчас это вряд ли удалось бы — брат глыбой возвышался у порога, обойти его и тихо выскользнуть из квартиры не было никакой возможности» Мишка пожалел, что сдуру ляпнул про завод.
— Да так... — словно бы извиняясь, сказал он. — Обещали автодром их показать.
— Кто?
— Знакомые пацаны.
— Не крути! — прикрикнул Десятник. — На автодром по специальным пропускам ходят, знаю, а таких окурков, как вы, и близко не подпускают.
— Вот не поверишь, — взмолился Мишка, — ну точно, пацан один обещал. У него там брат испытателем работает...
Мишка сразу же решил, что ничего не скажет Геннадию о своих новых знакомых. Десятник не любил, когда что-либо непривычное вторгается в их жизнь, сторонился новых людей. А тут речь шла не просто о приятелях — о журналисте и секретаре комитета комсомола. Для Десятника такие были все равно что жители другой планеты, а из враждебного стана — это точно. Потому Мишка и сочинил на ходу историю с приятелем и его братом-испытателем. Геннадий, несмотря на всю свою подозрительность, поверил, освободил выход, даже поинтересовался:
— А в «Фруктах — овощах» договорился, отпустили?
— У меня сегодня отгул, — повеселел Мишка, — за воскресенье в конце месяца, когда план перевыполняли.
— Ты смотри! — на всякий случай вновь повысил голос Геннадий.
Трудно было сообразить, к чему относится этот угрожающий окрик. Может быть, просто Десятник подумал о том, что рабская покорность младшего брата рано или поздно кончится и тогда он останется только с Сеней Губой: «привези-отвези»... Правда, и Сеня неожиданно пригодился в намечающихся делах на «пятачке», с его помощью вышел Десятник на интересного пижончика с цепкой хваткой. Геннадий Степанович уже давно приметил «фирмачей» на «пятачке», ловко подсунул им Сеню Губу с его колымагой, собрал через него необходимые сведения. Перед «фирмачами» Сеня не скрывал, Что работает на сильного хозяина, и полегоньку приучал шмаркачей — Десятнику почему-то слово «фирмачи» не нравилось — к тугой узде.
Мишка обрадовался, что так легко удалось вырваться, и помчался на завод. Он опоздал минут на пять. Через проходную шли озабоченные, деловые люди, Праздношатающихся здесь не было, и Мишка еще издали заметил, что Привалова его не встречает. Он грустно стал под ярким кумачовым стендом со словами: «Спасибо за ударный труд, товарищи!» «Ишь ты, — подумал Мишка, — еще благодарят. Сказал бы я грузчику дяде Васе к концу работы: «Спасибо, дядя Вася, за ударный труд!», то-то у него вытянулась бы физиономия». Однако здесь, на заводе, признал Мишка, на бочке с огурцами портвейн не распивают, как тот же дядя Вася в подсобке, здесь работают на полные обороты. Он подумал именно так: «работают», хотя на язык привычно просилось — вкалывают. Но не очень шло это расхожее словечко к заводским корпусам, громадными прямоугольниками вставшими за проходной.
— Давно стоишь? — Мишка ощутил на своем плече чью-то тяжелую руку. Он инстинктивно двинулся в сторону, рывком обернулся и оказался лицом к лицу с плечистым парнем в темном комбинезоне.
— Ты Михаил Мушкетеров? — спросил парень.
Мишка не сразу сообразил, что это его спрашивают, собственная фамилия для него звучала чудно, привык, что все в округе зовут уже давно или Мишелем, или Мушкетом.
— Я. — Мишка на всякий случай чуть отступил назад, он всегда так делал, когда предстояли объяснения. И хотя сейчас он вроде бы ничего не натворил, но предосторожность еще никому не повредила, так было принято считать среди его приятелей.
— Не дергайся, — строго сказал парень. — Договаривался о встрече с Приваловой?
Мишка кивнул.
— Тогда пошли. Тоня сейчас занята, поручила мне тебя встретить и, так сказать, сопровождать.
Они прошли через проходную — парень показал пожилому вахтеру пропуск, в который была вписана Мишкина фамилия.
Заводская территория встретила Мишку необычной тишиной. Он думал, что придется на каждом шагу уступать дорогу грузовикам, автокарам, погрузчикам, другой технике, по его представлениям, на заводе, где трудятся несколько тысяч человек, должно быть полно снующего народа. Старшему брату, когда он возвратился с Севера дальнего, предлагали устроиться на крупный завод по соседству с Оборонной, но он презрительно процедил сквозь зубы: «Пусть мокрогубые там ишачат». Почему «мокрогубые», Мишка не понял, но запомнил, как брат говорил за бутылкой с Сеней об этом и еще о том, что на заводах умному человеку развернуться негде, там от звонка до звонка и по линеечке, а ему надо, чтобы сам себе хозяин и подальше от завкомов, месткомов и прочих штучек, портящих кровь и самочувствие. Мишка тоже считал себя умным и, когда его спрашивали, правда, редко, где он работает, равнодушно сообщал про свои «Фрукты — овощи», добавляя, что там обстановка ничего, на шее никто не отдыхает. А о том, как люди работают, представление у него складывалось по своему овощному магазину, по перебранкам продавщиц с подсобниками, шумным и гневным всплескам директрисы Анюты, по бутылке дешевого вина к вечеру, а то и с утра. Мишка догадывался, конечно, что так не везде и не во всех магазинах, но чем дольше он «вкалывал», тем реже приходили в голову подобные мысли.
Сейчас он впервые в жизни прошел заводскую проходную и удивился тишине, которая была звонкой, насыщенной рабочими ритмами. Лишь изредка в нее врывался гул мощного мотора, шипение сброшенного пара, перестук на стыках тепловоза.
— А где люди? — не удержался, спросил Мишка спутника.
— Люди работают, — ответил тот, ведя Мишку в глубь территории.
— У вас всегда так тихо?
— Почему тихо? — удивился парень. — Ты прислушайся, сколько всякого интересного в такой вот тишине!
Мишка попробовал прислушаться, но у него не получилось, тишина ему ничего не говорила. Они шли по заводской территории, напоминавшей большой город со своими улицами, светофорами, перекрестками, сквериками, клумбами, даже фонтанами. Только указатели на скрещении «улиц» и «улочек» были особые — на них светящийся яркой краской были выписаны названия цехов и заводских служб, и дома в «городе» были тоже необычные — вытянутые вдаль гигантские прямоугольники из стали и стекла, они напоминали вросшие в землю геометрические фигуры, составленные великанами.
— Здесь заблудиться можно, — сказал уважительно Мишка.
— Запросто, — подтвердил парень. — Кстати, меня кличут Володей.
— А куда мы идем?
— Как куда? Тоня сказала, чтоб на автодром тебя сводил, показал, что к чему.
