ведь больше, чем аспирантура. Это же для него свобода. Избавление от муштры.
— Шутите. Какая там муштра. Он бездельничает больше нас с вами. Да и потом он сам туда полез. Бросьте, Инга. У мальчика не хватило нервов, а по всей вероятности, и сил. Вот он и остался в своей казарме. Экспонат ничего… Но, поверьте, никакого характера и воли.
— Все равно вы безжалостный родственник.
— Нет, не насовсем, — улыбнулась девушке на выдаче. — Я еще вернусь. Вам куда? — спросила Сеничкина, когда они спустились в гардероб.
— Я за вами зашел, — пожал плечами Алексей Васильевич. Улыбка не покидала его тонкого, твердого и красивого лица. Он не хотел обижаться и принимал легкое Ингино раздражение как само собой разумеющееся последствие вчерашней встречи с Марьяной. Сейчас они покинут библиотеку, оседлают где- нибудь в тихом кафе столик и все уладится.
— Мне надо в Кремль!
— Ого! — поддакнул доцент. Он считал, что это шутка, но поскольку смысл шутки был ему неясен, он заслонялся все той же снисходительной улыбкой. — Долго пробудете?
— Зависит не от меня.
— Ну, я все равно подожду, — сказал Сеничкин, принимая ее пальто от гардеробщика.
Солнце на минуту пробилось сквозь быстрые кучевые облака и на внутреннем дворике библиотеки стало веселей и просторней. Инга, едва сдерживая смех, взглянула на взявшего ее под руку доцента. Доцент и выглянувшее солнце как бы подталкивали к этой распроклятой Кутафьей башне. Собственно, ей надо было не в самую башню, а в пристройку.
— Может, мне пойти с вами? — предложил доцент, когда они пересекли Моховую улицу и подошли к Кремлю.
— Но вас ведь не просили. — Она чувствовала, что доценту тоже не по себе, будто они идут не в Кремль, а в другое учреждение на совсем другой площади. — Спуститесь в сквер. Я постараюсь не задерживаться.
Она поднялась на несколько ступенек и открыла дверь. Это было типичное бюро пропусков с окошечком, с сержантом внутренних войск и стоящим вдоль стены рядом откидных, как в кинотеатре, стульев. На одном из них сидел странный человек в тулупчике, не то пьяный, не то душевнобольной.
— Тогда к Вячеславу Михайловичу, — ныл человек.
— Товарища Молотова тоже нет, — равнодушно ответил сержант. — Иди, отец.
— Ну, тогда… к этому… ну, к Микояну Анастасию Иванычу.
— Нету, нету. Все заняты, — повторил сержант. — В окошечко, девушка, кивнул Инге, когда она достала из папки запечатанный конверт.
— Спасибо, — робко ответила аспирантка, удивляясь здешней вежливости.
— Вот, пожалуйста, — протянула в окошечко курчевское послание.
— Хорошо, передадим, — сказал сидевший за столом ниже окошечка другой сержант. — Что-нибудь еще?
— Нет. Я не знаю, — смутилась Инга.
— Передадим, не волнуйтесь. Всего хорошего.
— Спасибо, — тупо повторила Инга и повернулась к двери.
— Тогда к товарищу Первухину… С Первухиным собственноручно знаком, не унимался душевнобольной, не припоминая имени-отчества новоявленного государственного деятеля.
«Бедный», — подумала Инга, но на просителя не обернулась и с чувством непойманной птицы выпорхнула из этой кирпичной пристройки.
Доцент стоял в сквере, на предпоследней ступеньке лестницы. С Манежной улицы была видна только его голова в большой шикарной шапке. Инга спустилась в сквер.
— Не приняли?
— Нет. Все в порядке.
Солнце опять запуталось в тучах. Стало пасмурно. Но груз был сброшен с души и Инга улыбалась, глядя на доцента.
— Куда пойдем? — спросил Сеничкин, радуясь перемене Ингиного настроения.
— Все равно. Погуляем по скверу.
— По скверу… — повторил он тихим эхом и оглянулся, словно искал на снегу следы автомобильных шин: не может ли тут появиться на своем «козле» Марьяна?
— Знаете, я, как все мужчины, не умею говорить о любви стоя.
— Знаю. Читала в «Прощай, оружие!». Но вы не лейтенант Генри.
— А вчерашний лейтенант разговаривал с вами на ходу?
— Вчерашний лейтенант хотел поймать такси, но удовлетворился и подземным транспортом. Впрочем, он свел меня в ресторан.
— Ну, и мы пойдем, — быстро сказал доцент и взял ее под руку. Так он чувствовал себя уверенней, хотя, казалось бы, на глаза жене лучше попадаться, когда идешь с чужой женщиной на некоторой дистанции.
— А жены не боитесь? — спросила Инга. — Она у вас личность.
— Боюсь, — признался он честным шепотом. — Но когда с вами, не так страшно.
Она не нашлась что ответить. Он обезоруживал ее своей искренностью.
— Это целая история, Инга, — печально вздохнул Алексей Васильевич, сжимая ее руку. — Вы, конечно, скажете… вернее, подумаете, что каждый народ достоин своего правительства, а каждый муж — своей жены, что браки заключаются на небесах и, короче, — ты этого хотел, Жорж Данден…
Он остановился, надеясь, что аспирантка его перебьет, но она молчала. Ей было неловко, страшновато, немного стыдно и чрезвычайно любопытно. Они вышли из пустого Александровского сквера (был четверг, во вновь открывшийся Мавзолей к двум вождям не пускали) и, обогнув Боровицкие ворота, спустились на набережную. Сеничкин выбирал менее людные места. Но голос у него был честный и откровенный и, не замечая холодного, бьющего прямо в лицо ветра, Инга была вся внимание.
— Я не говорил, но вы, очевидно, понимаете, что для меня вы не просто так… — шептал доцент, хотя на набережной было безлюдно.
Они прошли, под Малым Каменным мостом в сторону Крымского.
— Видите ли, я давно не мальчишка. Между нами говоря, мне даже кажется, что я им никогда не был. Но с вами я почему-то робею…
После вчерашней встречи трех держав (как он про себя назвал свидание жены и будущей любовницы) ему хотелось быть нараспашку. В этом был последний шанс. Он чувствовал, что передержал, перетоньшил и вот-вот проворонит аспирантку.
— Вы, Инга, особенная. Нет, не цепляйтесь к словам. Для меня особенная, потому я так неуверен… Но я такой не всегда. То есть, я такой на самом деле. Это я настоящий. А все остальное — форма. Раньше я мог на одной форме держаться. Нас в МИМО натаскивали. Но вы для меня совсем другое. Вы — девятнадцатый век. У нас на кафедре были англичане. Прием, трали-вали и все в таком духе. Вы, говорили мне британцы, из другого теста. Вы не похожи на прежних советских людей. Наконец-то, восторгались, в России образовалась элита. Мы это приветствуем… Я с ними спорил. Какая у нас может быть элита?! У нас всеобщее, равное и тайное образование. Страна равнозначных возможностей. И, вправду, какая я элита? С вами я тюфяк тюфяком.
— Не скромничайте.
— Да. Тюфяк. Рохля. Я и раньше понимал, что гублю свою жизнь. Но это мне не мешало. Раньше я ни в кого не влюблялся. Не любил, — поправился он. — Знаете, дом, жена. Правда, дом не мой. Ну, и жена… — Он помолчал с минуту. — Иногда не верю, что все это со мной, что это моя единственная жизнь.
Жалость была последним шансом расположить к себе женщину.
— Элита… Смешно… Я как-то жил. Шел впереди других и все мне в руки лезло. В двадцать два — диплом, в двадцать пять — кандидат, в двадцать семь — доцент… Со стороны — все правильно. Можно и продолжить список. Докторская. Профессура. Этапы большого пути. Но для чего мне путь? Все накатано.
— Это же чудесно, — вздохнула Инга. — У вас все отлично сложится. Вы очень способный
