– Может, все-таки включим свет! – взорвался Егор. – Какого дьявола мы треплемся в темноте? Мне хочется вам в глаза посмотреть, должен же я знать, с кем имею дело!
– Это невозможно, – невозмутимо ответила темнота, – здесь нет электричества и никаких других осветительных штучек.
– Что, нет денег даже на свечку? – усмехнулся он. – Могу одолжить.
– Не в этом дело, – серьёзно ответил собеседник, – просто тьма для меня – это свет, и наоборот.
– Так вы меня сейчас видите?
– Конечно.
– А зачем же тогда принюхивались?
– Привычка. Я же не сразу стал хорошо видеть в темноте, поэтому приходилось ориентироваться в людских душах по запаху. Для нормальных людей глаза – зеркало души, а для меня – запах.
– Значит, вы ненормальный, – удовлетворённо констатировал Егор. – Это многое объясняет.
– Ничего это вам не объясняет, Егор Тимофеевич – Голос вдруг стал ласковым. – Чтобы понять хоть что-то, вам нужно хотя бы меня увидеть.
– Так покажись, ясно солнышко. – Он едва сдержал смех.
– Только после того, как вы отдадите мне мою собственность. Если вы умрёте раньше, я не смогу её забрать.
– Да я пока не собираюсь на тот свет.
– Если увидите меня, то никуда, батенька, не денетесь – окочуритесь как миленький.
– Что ж вы за страхолюдина такая?
– Вернёмся-ка лучше к нашим баранам. Вы уже догадались, что силком забрать у вас это я не могу. Вы должны отдать её мне сами, так сказать, добровольно. Душа – слишком капризная и щепетильная субстанция, её залога не вытащишь, упрашивать приходится, на коленях порой просить, чтобы хоть на секунду высунула свой пугливый носик из тела. Тогда уж мы её хвать – и инъекцию ей.
– Что вы несёте, сударь? – возмутился Егор, не зная, о чем ещё можно говорить, чтобы отсрочить неизбежное. – Какая инъекция? Вы что – ветеринар?
– В каком-то смысле, только наоборот.
– Это как же?
– Ветеринары делают прививки от бешенства, а я – наоборот, понимаете?
– Нет.
– И не нужно, вас это все равно не касается, – устало сказал мрак. – Берите деньги, отдавайте моё Добро и уходите. Мне уже надоело говорить с вами, вы слишком примитивны.
– Но вы хотя бы просветите меня, расскажите, что Светлана вам такого сделала, за что вы её достаёте?
– Она – ничего, – спокойно ответил голос. – Но её прапрапрабабка, графиня Раевская, порядочная, между прочим, стерва, кое-что задолжала моему прапрапрадеду. Вот я и пришёл забрать обещанный долг, а ваша пассия оказалась недобросовестным должником – взяла и спрятала его в недоступном месте. Вы вот, молодые коммерсанты, что делаете, когда вам карточные долги не отдают?
– Когда как, – задумался Егор, – когда по морде, а когда и по крышке гроба.
– Вот-вот, и я о том же. Мы же с вами прекрасно понимаем друг друга, мы почти одного поля ягоды. Отдайте её душу и живите спокойно, богато и счастливо.
– А что будет со Светланой?
– А какая вам разница? Она вам кто – жена, сестра, мать? Вы всего раз с ней переспали, даже и толком её не знаете. Зачем она вам? Она, между прочим, вас использовала, подставив под удар, можно сказать, а вы её выгораживаете. Да плюньте вы на неё и забудьте! Так вы согласны?
– Нет. – Егор сам удивился твёрдости своего ответа.
– Ну и глупо! – сказал голос с досадой. – Теперь придётся вас мучить, совать иголки под ногти, прищемлять яйца дверью, ломать суставы – как это все хлопотно! И все из-за какой-то жалкой душонки. И, что самое обидное, – в конце концов вы ведь все равно согласитесь и ещё попросите, чтобы вместе с её душой я принял от вас и «БМВ», и деньги или что у вас там ещё есть ценного Вы же отсюда никуда не денетесь, а если даже и сбежите, то мы все равно вас найдём. У вас нет выхода, вы в ловушке, мил человек…
– У вас хоть имя есть? – перебил его Егор.
– Естественно, но я вам его не скажу. Не хочу, чтобы оно звучало в преисподней, куда вы вскоре непременно попадёте. Если мой прапрадед, который давно уже там, узнает, что у меня возникли проблемы, то может сильно расстроиться, а у него всегда было слабое сердце…
– Откуда же у него сердце на том свете? – изумился Егор.
– Вы правы, – печально вздохнул собеседник, – сердца нет, но вот воспоминания о нем остались… Знаете, как это больно, вспоминать о том, чего уже нет и, может быть, ещё не скоро появится. Там, в вечности, дорога каждая мысль, каждое чувство, пережитое на Земле. Но вам не понять. Значит, вы добровольно не хотите наказать ту, что обрекла вас на муки?
– Мне нужно подумать, – схитрил Егор – Это мудро. Я дам вам время с условием, что вы не истратите его на пустые раздумья о побеге. Рано утром я снова приду к вам, и, надеюсь, мы договоримся. Учтите, времени у меня не так много, как вам кажется. Прогресс ускоряется, витки времени становятся все короче, поэтому я очень спешу. Я даже к Светлане нагрянул немного раньше, чтобы успеть насладиться результатами своего труда ещё при жизни. Но она опередила меня. Спокойной ночи, Егор Тимофеевич.
– Спок…
Он не успел договорить, потому что его опять ударили по голове железобетонной сваей или чем-то в этом роде. Самое обидное, что он даже не подозревал, что рядом могло находиться что-то, способное нанести такой страшный удар: ни шороха, ни свиста – словно из воздуха материализовалась дубина, причём сразу на его многострадальной голове.
Сколько он пролежал без сознания, Егор не знал. Было все так же тихо и темно, а часов он не носил, пытаясь стать счастливым хотя бы таким образом. Привычно потерев очередную шишку, не уступающую размерами первой, он затаил дыхание и внимательно прислушался, пытаясь уловить движение воздуха, дыхание. На этот раз, похоже, он действительно был один. С трудом разгибая отёкшие члены, он поднялся, шаря руками в темноте, чтобы найти дверь или окно. Осторожно переставляя ноги, он добрался до стены и стал ощупывать её шершавую поверхность. Шаг за шагом, обходя стулья и что-то вроде дивана
