чем привелось и кто во что горазд. Вспоминали студенческую молодость, и, надо сказать, ударно и удачно вспоминали.
А тут вдруг целая канистра. Клондайк, Эльдорадо! Это как-то слабо воспринималось применительно к фигуре Штыка, в плане выпивки куда как трепетной и ищущей.
Я огляделась по сторонам. Быть может, никто не хотел больше? Тогда зачем принесли и оставили у костра? Непонятно. Кто принес? Быть может, она давно стоит? Да нет, тот, кто ее принес, тут бы немедленно и начал ее пить, включая и Юлю Ширшову, и Аню Кудрявцеву. А ведь нет. Не начали.
Я заглянула в палатки. В одной из них, трогательно прижавшись друг к другу, спали Ракушкин и Наташа Касторова, а поперек них повалился Стравинский. Во второй палатке расположились Инвер, Юля Ширшова и Костя Гранин. В третьей палатке… в третьей палатке спала я. Там еще была Аня, но она мирно почивала без задних ног уже который час.
Не было Штыка. Значит, только он принес эту полную канистру. Я открыла ее и понюхала. Да, вино. Я подняла канистру рывком и отпила. Нормальный крепляк. Непонятно, что это Штык им побрезговал.
Я поставила канистру на землю и пошла в палатку. Здесь я зажгла фонарик. Почитать, что ли?
Тут мой взгляд упал на собственные руки. Я на мгновение не поверила своим глазам, а потом поднесла к лицу и, желая убедиться, что это не вино, лизнула.
Не вино.
Невозможно было ошибиться, в чем именно я испачкала руки.
Это была кровь.
22
Я вылетела из палатки, прихватив с собой фонарик и пистолет (мало ли?), и осветила то место около костра, где я только что обнаружила канистру с вином. На ужин ели шашлык, но вряд ли это была телячья или свиная кровь, тем более совсем свежая. Да! Канистра с одного боку была изляпана кровью, и при желании экспертиза легко могла бы установить, чьи руки были ею испачканы изначально. Но Аня уже меня просветила, какая в здешних краях экспертиза.
Нельзя сказать, что пятачок возле костра был залит кровью. Да вовсе нет. Более того, невнимательный взгляд едва ли различил бы ее на земле, на траве, в непродолжительном времени все исчезло бы, а утренняя роса окончательно смыла все следы.
Да! Падает мое чутье! Еще пару лет назад я легко почувствовала бы звериным чутьем пантеры, что в нескольких шагах от меня проливается кровь. А сейчас — я лежала и думала о том, стоит ли мне выпить немного вкусного красного вина самопального производства или же не стоит.
Я склонилась почти до самой травы и, присмотревшись к примятой траве, ринулась по следу. Совсем еще свежему следу.
Долго идти не пришлось. Стоило мне взобраться на вершину холма, как я увидела, что по склону его — по ту сторону гряды холмов — спускается темная фигура. Фигура пятилась задом, но не из соображений эксцентрики или полуночного лунатического тренинга, нет! Просто-напросто человек тащил за ноги еще одного человека.
Я легко различила длинную сутулую фигуру Штыка и линию его нескладных плеч. Это он тащил труп.
И так как все наши были в палатках, труп принадлежал человеку, не имеющему отношения к любительской археологической партии бывших однокурсников.
— Та-ак, — пробормотала я, — так вот почему отказался от выпивки гражданин Штык. У него просто оказались дела поважнее. Ну что же, похвально, что не пьянством единым жив человек.
И я неслышной тенью соскользнула с холма и помчалась по следу Штыка, прикидывавшегося невинным алкоголиком, изредка проявляющим клептоманские наклонности, впрочем, в достаточно невинной форме.
А оказавшимся убийцей.
Штык спустился в низинку у подножия холма, густо поросшую кустарником. Оттуда некоторое время сочились сопение и хруст ветвей, а потом Штык вышел на открытое пространство. Неяркая луна осветила его бледное, казавшееся желтым лицо и согнутые плечи. Руки, непропорционально длинные, свисали почти до колен, и вдруг он показался мне похожим на Франкенштейна из многочисленных экранизаций романа Мэри Шелли. Тени густо замелькали у ног неподвижного убийцы, налетевший порыв ветра разметал траву, Штык вскинул голову к небу, махнул рукой и зашагал. Я думала, что он вознамерится вернуться в лагерь, все-таки там осталась такая величественная приманка в виде канистры вина.
Но нет. Видно, что-то тянуло Штыка посильнее вина, потому что он направился в прямо противоположную сторону.
Вот так.
Я сбежала с холма, даже не смотря себе под ноги, благо не сводила глаз с фигуры удалявшегося от меня Штыка. Я нырнула в низинку, из которой только что вышел преследуемый мною человек. Я была уверена, что Штык никуда не денется и что за те несколько секунд, на которые я утрачу его из поля зрения, он не успеет выйти из обзора. А я — я успею взглянуть в лицо тому человеку, чей труп старательно тащил Штык.
Мне очень хотелось узнать, кто это.
У меня даже ноги подгибались от того, как я представляла, кто именно это может быть. Пусть даже теоретически. Уж слишком много их, мертвых, словно выжатых лиц прошло передо мною за последние несколько дней. Лицо Коли Кудрявцева с ссадиной на лбу, с остекленевшей полоской глазных яблок за полуприкрытыми веками; окровавленные, искаженные черты Артиста и один его приоткрытый глаз, налитый угрюмой злобой; и мелькнула еще бледная, потом залитая кровью физиономия Кири, парня, взорванного несколько дней назад.
Босс… босс пропал.
Я несколькими энергичными движениями раскидала ветки, которыми Штык прикрыл тело своей жертвы. Осветила фонариком спину и коротко остриженный затылок. Волосы были темные и чуть вились у кончиков.
Я молча села на траву, не находя в себе сил перевернуть тело и глянуть в лицо. Родион, Родион был коротко острижен, я ведь видела на той проклятой кассете, которую мне продемонстрировал Злов. Предчувствия редко обманывают меня, ведь это то чувство, которое сложно притупить и передрягами, и нервными перегрузками, и злобой, и болью. По крайней мере — у меня.
Досада на себя всколыхнулась, как волна. Пока я тут сижу и кукую, Штык может скрыться, а ведь этот ночной эпизод, быть может, станет ключевым во всей этой кровавой приморской истории. Будь что будет! Мне на своем веку пришлось пережить немало потерь, если что, достанет сил пережить и эту. Я вскочила и рывком перевернула труп.
Свет фонарика ударил в мертвое лицо…
Это был не Родион.
Я даже не поняла, кто именно это мог быть, потому что на секунду все потенциальные жертвы Штыка ли, Артиста или Злова, — все они слились в одно будоражащее лицо, оскаленное недобро, с одним открытым, другим закрытым глазом, подбородок вздернут и тянется к небу, тусклая, омертвевшая струйка крови уже навсегда замедлила, остановила свой бег, прочертив дорожку ото лба через висок и дальше, по щеке, умирая где-то около уха. Нет, это был не Родион, и я неожиданно для себя узнала этого человека. Ну конечно же. Просто слишком разнились обстоятельства при нашей первой встрече и теперь… впрочем, разнились ли? Как тогда, я и теперь была в погоне, только тот, первый раз охотились на меня саму.
Человек, которого тащил Штык, был тот самый сержант, которого я встретила в подъезде дома, откуда в меня стреляли. Тот самый мент с родинкой у угла рта. По этой родинке я его и узнала. На этот раз он был одет в гражданское: в темные брюки и в черную рубашку с мягким воротом, с одной ноги слетела туфля — вероятно, Штык потерял ее по дороге.
Я перевела дух и выглянула из кустов. Штыка почти не было видно, но, так как луна светила ему в спину, мне удалось различить маленькую фигурку метрах в двухстах от меня. Похоже, он передвигался несколько быстрее, нежели я думала.
Я миновала кусты и последовала за ним.
Уже через несколько минут я была уверена, что ходила той дорогой, которой следовал сейчас Штык. Вне
