— Сначала нагажу твоей матери на голову, — буркнул Хук.
— Заткнитесь оба, — вмешался Уильям Сноболл.
— Чего мы тут высиживаем? — проворчал Хук. — Сдался нам этот Лондон!
— Сидишь себе — ну и сиди, не ной, — осадил его Сноболл.
Харчевня стояла на углу тесной улочки, выходившей на торговую площадь. Вывеска гостиницы — резное раскрашенное изображение быка — свисала с мощного бруса, отходящего от фронтона здания и опирающегося на крепкую стойку, врытую в землю посреди площади. Вокруг площади тут и там виднелись лучники в гербовой одежде, прибывшие в Лондон по приказу своих господ. Самих господ, впрочем, здесь никто не видел. Два священника, тащившие по охапке пергаментных свитков, пробирались по дальней стороне улочки, косясь на лучников. Где-то в городе ударил колокол. Том Перрил сплюнул, и один из священников чуть не споткнулся.
— Господи, чего ж мы тут торчим-то? — простонал Роберт Перрил.
— Господь не скажет, — процедил Сноболл. — Хотя, говорят, наше дело Ему явно угодно.
Богоугодное дело состояло в том, чтобы охранять угол между улицей и рыночной площадью, преграждая путь в обе стороны и женщинам, и мужчинам. Приказ не относился к священникам, конным рыцарям и знати — только к простому люду, а простому люду и без того хватало ума сидеть по домам. Какие-то оборванцы тащили на площадь семь ручных повозок с дровами, бочками, камнями и длинными бревнами, но так как оборванцев сопровождали конные латники в накидках с королевским гербом, то стрелки даже не дернулись их окликнуть.
Дородная девка с изрытой оспой физиономией вынесла лучникам пива из харчевни и разлила по кружкам, с тем же безразличным видом застыв на месте, когда Сноболл полез ей под юбки. Дождавшись, пока он выпростает руку, она протянула ему ладонь.
— Нет уж, милашка, — ухмыльнулся тот. — Я сделал тебе одолжение, так что причитается не с меня, а с тебя.
Девка повернулась и ушла. Майкл, младший брат Хука, старался не отрывать глаз от столешницы. Глядя на его смущение, Том Перрил ухмыльнулся, но промолчал: задирать добродушного Майкла, который никогда не обижался, было бессмысленно.
Королевские латники остановили повозки в центре площади и теперь стоймя укрепляли два высоких столба в двух бочках, набитых камнями и щебнем. Кто-то из латников, проверяя столб на прочность, налег на него всем телом. Столб устоял — работа, видимо, была сделана на совесть. Латник спрыгнул на землю, и оборванцы рабочие принялись раскладывать вокруг бочек вязанки дров.
— Королевские дрова горят ярче, — ухмыльнулся Сноболл.
— Правда? — тут же откликнулся Майкл, который верил любому слову. Никто из лучников ему не ответил.
— Наконец-то, — проговорил вместо этого Том Перрил.
И Хук увидел на дальнем краю площади небольшую толпу, появившуюся из церкви: обычного вида люди, почему-то окруженные солдатами, монахами и клириками. Один из священников направился к «Быку» — харчевне, у которой сидели лучники.
— А вот и сэр Мартин, — объявил Сноболл, будто остальные могли его не узнать.
Хука при виде священника передернуло от ненависти. Тощий, как угорь, тот приближался размашистой походкой, на ходу склабясь все шире и не отрывая от стрелков по-всегдашнему назойливого взгляда странных глаз, которые, как говаривали, смотрели прямиком в мир иной; правда, в рай или в ад — тут мнения расходились. Хукова бабка на этот счет была категорична: «На нем след зубов преисподнего пса, — повторяла она. — Родись он простолюдином, его бы уже повесили».
Лучники нехотя поднялись с места, приветствуя священника.
— Ну что, готовы творить Божье дело? — заговорил, подойдя, сэр Мартин. Его черные волосы поседели на висках и поредели на макушке, недельная седая щетина покрывала длинный подбородок, словно иней. — Нужна лестница, за веревками уже пошел сэр Эдвард. Дворянство на побегушках — залюбуешься, а? Найдите где-нибудь длинную лестницу.
— Лестницу? — переспросил Уильям Сноболл так, будто впервые слышал о такой диковине.
— Длинную, чтоб достала до перекладины. — Сэр Мартин дернул головой в сторону бруса, на котором болталась вывеска с быком. — Длинную, — вновь повторил он с отсутствующим видом, словно уже забыл, что здесь делает.
— Поищите лестницу, — велел Уилл Сноболл двоим лучникам. — Длинную.
— Короткие слишком коротки для Божьей справедливости. — Сэр Мартин, вновь оживившись, потер тощие ладони и взглянул на Хука. — Что-то ты бледен, Хук. Заболел? — спросил он с радостной надеждой, словно Ник Хук собирался помереть прямо у него на глазах.
— Пиво тут подозрительное, — ответил Хук.
— Это потому что пятница, — сообщил священник. — В постный день надо воздерживаться от пива. Твой покровитель, святой Николай, по средам и пятницам отказывался от материнской груди — учись, Хук! Не положено тебе удовольствий в постные дни: ни пива, ни забав, ни грудей — и так будет всегда. А почему, Хук, почему? — Длинное лицо сэра Мартина перекосила злорадная усмешка. — Потому что ты вскормлен от отвислых грудей порока! И детей ее не помилую, говорит Писание, ибо блудодействовала мать их!
Том Перрил хихикнул.
— Какие будут распоряжения, святой отец? — устало спросил Уилл Сноболл.
— Творить Божье дело, мастер Сноболл, святое Божье дело. Ступайте.
Лестницу нашли как раз к тому времени, когда на площади появился сэр Эдвард Дервент, удерживая на широких плечах четыре мотка веревки. Сэр Эдвард, сильный и коренастый, был латником и носил накидку с полумесяцем и звездами, как у стрелков, только почище и поярче. Лицо его было изуродовано в битве при Шрусбери, когда ударом алебарды ему раскроили шлем, проломили скулу и отсекли ухо.
— С колоколов сняли, — объяснил он, сваливая на землю тяжелые петли веревок. — Вяжите их к перекладине, я не полезу.
Сэр Эдвард командовал латниками лорда Слейтона, и уважали его не меньше, чем боялись.
— Хук, давай ты! — велел сэр Эдвард.
Хук, взобравшись на лестницу, стал привязывать к брусу колокольные канаты тем же узлом, каким привык крепить пеньковый шнур вокруг зарубок на концах лука. В отличие от шнура, толстые канаты поддавались с трудом. Закончив, Хук соскользнул вниз по последней привязанной веревке, показывая, что узлы закреплены надежно.
— Скорей бы уж все закончилось, — раздраженно бросил сэр Эдвард. — Надоело тут торчать. Чье пиво?
— Мое, сэр Эдвард, — отозвался Роберт Перрил.
— Будет мое, — кивнул сэр Эдвард, опрокидывая в себя кружку.
Под его гербовым налатником виднелись кожаная куртка и кольчуга. На поясе висел меч без единого украшения — простой клинок и обычная стальная рукоять с двумя ореховыми накладками поверх хвостовика: меч сэр Эдвард считал орудием ремесла, потому так буднично и зарубил им тогда мятежника, снесшего ему алебардой пол-лица.
Теснимая солдатами и священниками толпа — чуть больше полусотни мужчин и женщин, молодых и старых — уже застыла посреди площади. Кое-кто, упав на колени, молился.
— Всех не сжечь, — с сожалением произнес сэр Мартин, — слишком многих придется тащить в ад на веревке.
— Коль они еретики, надо жечь всех, — буркнул сэр Эдвард.
Священник досадливо скривился.
— Будь на то Господня воля, Он бы дал нам дров в изобилии.
Начали появляться зеваки. Городом по-прежнему владел страх, однако обыватели как-то почуяли, что главная опасность уже позади, и стали подтягиваться к рыночной площади. Сэр Мартин велел лучникам их пропускать:
— Пусть видят, им полезно.
Обыватели глядели мрачно и, несмотря на проповеди монахов и священников в оправдание
