справедливо наказать женщину за тот первый грех. Правильно?
Порыв ветра донес до них шум и крики с плато, и священник метнул взгляд в сторону поля. Мелисанда сунула руку глубже в мешок, пытаясь нащупать короткую стрелу, но сэр Мартин тут же повернулся, и девушка застыла недвижно.
— У них там свои игры, пусть дерутся, они это любят. Все равно победят французы — их ведь тысячи! Твой Ник сдохнет, детка. Сдохнет на французском мече. Потому что ты тоже из французов. Славная французская красотка. Жаль только, Ник и не узнает, что я покарал тебя за грехи. Женщина принесла в мир грех, женщину надо наказывать. Нику, конечно, хорошо бы перед смертью знать, что я тебя наказал, но что поделаешь, не выйдет, так уж судил милостивый Господь. Мой Томас, должно быть, тоже умрет — жаль, он малый что надо, но у меня полно других сыновей. Может, ты мне родишь еще одного? — От этой мысли он расплылся в ухмылке и принялся подбирать рясу. — Я-то не умру. Французы не убьют священника, они ведь не хотят отправиться в ад. А если ты будешь сговорчивой, детка, ты тоже не умрешь. Я оставлю тебе жизнь, и ты родишь мне сына. Может, назвать его Томасом? Точно! Раздвинь-ка ноги!
Мелисанда не пошевелилась, но священник пнул ее колени раз, другой — и втиснул между бедрами ногу в сапоге.
— Наш Генри притащил сюда войско и всунул его в дьяволов горшок с дерьмом, — продолжал сэр Мартин. — Теперь им осталось только сдохнуть. Все умрут, все, уцелеем лишь мы с тобой, детка, лишь мы с тобой, так что будь со мной полюбезнее. — Он задрал рясу выше пояса и ухмыльнулся Мелисанде. — Хорош, да? Прими его получше, детка.
Он втиснул колени между ее ног.
— Как давно я об этом мечтал! — не умолкал сэр Мартин, склоняясь над девушкой. — Как давно!
Конвульсивно дернувшись, он склонился вперед и оперся левой рукой о землю. Правую, с зажатым в ней ножом, он по-прежнему не отнимал от горла Мелисанды.
Второй кошель, на кожаном шнуре болтающийся вокруг шеи вместе с деревянным крестом, свесился вперед, священник раздраженно поморщился.
— Только мешает, да, детка? Сейчас оно нам ни к чему. — Рукой с зажатым в ней ножом он снял с шеи кошель и крест и бросил их на землю. В кошеле что-то звякнуло, сэр Мартин осклабился: — Французское золото, детка. Золото, что я нашел в Гарфлёре. И если ты меня приласкаешь, я дам тебе монетку или даже две. Ты ведь меня приласкаешь? Сделаешь мне приятное? Будешь умницей?
Мелисанда просунула ладонь глубже в мешок и нащупала арбалет.
— Да, — ответила она испуганным голосом.
— Еще бы, — хрипло отозвался сэр Мартин, снова приставляя нож к ее горлу. — Еще бы.
Сэр Джон отступил назад. Двух шагов вполне хватило. Сначала он засомневался, не поспешил ли с приказом, потом побоялся, что приказ запоздал: грязь оказалась слишком глубокой. И все же он высвободил увязшие в земле ноги и шагнул назад в тот миг, когда французы, приняв маневр за бегство, с боевым кличем кинулись на англичан. Вражеские копья ударили в пустой воздух, инерция выбила французов из равновесия, и в это мгновение сэр Джон сделал выпад.
— Вперед! — крикнул он. — Наступай! — И ударил копьем ближайшего латника, вонзив железный наконечник врагу в пах.
Англичане, как и французы, дрались укороченными копьями, но английские оказались длиннее, и французы теперь не могли подступиться к врагу. Копье сэра Джона ударило в латную защиту, командующий налег сильнее — и успел увидеть, как насаженный на копье латник сгибается пополам. Вытащив копье из падающего тела, сэр Джон встретил ударом следующего врага.
Французы, чья первая атака пришлась мимо цели, растерялись. Уставшие после перехода через поле, они едва могли вытащить ноги из грязи, и теперь то и дело валились на колени от ударов англичан. Сэр Джон с силой вонзил копье в забрало какого-то француза во втором ряду и опрокинул врага навзничь, затем бросил копье и отвел назад правую руку:
— Алебарду!
Оруженосец вложил древко ему в руку.
Теперь можно было сражаться.
В голову сэру Джону ударилось копье. На его шлеме не было забрала, и француз решил выбить противнику глаза, но острие лишь скользнуло по стали. Сэр Джон, шагнув вперед, коротко вскинул алебарду и рассек французу шлем. Враг свалился в грязь, к другим таким же, и сэр Джон для надежности двинул в каждый шлем молотом, торчащим на обухе алебарды. Прежний латник, пронзенный копьем сэра Джона, попытался встать, но командующий тут же рубанул его прикрытую кирасой спину и крикнул оруженосцу:
— Открой ему забрало, убей!
Покрепче упершись ногами в землю, сэр Джон принялся разить врагов.
Враги уже мешали сами себе. Первые ряды французов валялись в крови, и следующим приходилось перелезать через мешанину тел и брошенного оружия. В другое время такая преграда мало кого задержала бы, но сейчас сзади напирали, и латников, карабкающихся через трупы, уже ждали английские булавы, копья и алебарды.
— Бей врага! — взревел сэр Джон. — Бей! Убивай!
Доспехи на плечах, оружие в руке — он вновь ощутил восторг битвы: восторг быть неистовым, грозным и непобедимым. Тяжелый молот на обухе делал свое дело.
Пусть он не годился пробивать латы, зато чтобы оглушить или изувечить врага, хватало одного удара.
Сэру Джону, с его молниеносной стремительностью, теперь казалось, что французы движутся невыносимо медленно. Он успевал следить сразу за тремя-четырьмя и, выбирая одного, уже знал, как убьет двух следующих. Враги подступали, он кожей ощущал их страх. Булавы, топоры и мечи французов оказывались бесполезными: теснимые задними шеренгами, латники валились на тела убитых, прямо под удары англичан. Трупов собралось уже столько, что сэру Джону пришлось перебраться через тела, и теперь англичане атаковали французов — девять сотен шли против восьми тысяч, но эти девять сотен спокойно шагали, где удобно, никем не теснимые в спину.
Француз в заляпанных грязью латах, когда-то начищенных до серебряного блеска, метнулся с мечом на сэра Джона, но клинок лишь бессильно скользнул по закрытой набедренником ноге. Латник слева от командующего ударил в сияющий вражеский шлем молотом, отчего француз рухнул, как забитый бык, а сэр Джон уже вонзал копейный наконечник алебарды в лицо следующего врага, на накидке которого красовался сноп пшеницы. Острие, пройдя через забрало, вонзилось в зубы и нёбо, тело в это время толкнули сзади, пронзенная голова задралась кверху. Сэр Джон, оставив добивать жертву латнику, ударил алебардой по чьему-то закрытому шлему, увенчанному перьями.
— Ну, ко мне, выродки! — крикнул он с хохотом. — Жду!
Он даже не задумался, что кое-кто из французов жаждет прославиться убийством или пленением самого сэра Джона Корнуолла. Он видел лишь врагов, с которыми злую шутку сыграла раскисшая земля и их собственные забрала, так как сквозь них невозможно было разглядеть преграду. Короткие удары алебарды укладывали наземь подступающих французов, увеличивая преграду для следующих.
— Держитесь плотнее! — крикнул своим сэр Джон, бросив взгляд на латника по левую руку и на сэра Уильяма, неотступно держащегося справа.
Плечом к плечу, чтобы враг не прорвал строя, латники сэра Джона, уже переступив через первые ряды французов, дрались так, как он их учил. Вторая шеренга англичан шла позади, поднимая вражеские забрала и приканчивая раненых ударом кинжала в глаз или в рот, чтобы упавшие не пытались достать противника с земли. Французы при виде клинка извивались в грязи, пытаясь увернуться от удара, и умирали в судорогах, а новые латники все подступали под молоты, топоры и копья. Уже не опасаясь стрел, кое-кто из врагов поднял забрала — и ближайший француз получил в лицо алебардой от сэра Джона, который, провернув копейное жало в глазнице, вырвал окровавленный клинок и теперь краем глаза следил, как латник, мечась в дикой предсмертной боли, валится под ноги другим, мешая французам подступать ближе. Сэр Уильям Портер бил копьем в лица врагов, одним ударом сшибая их с ног и оставляя доканчивать дело соседнему латнику, орудующему боевым молотом. Обычно спокойный и серьезный, сэр Уильям теперь рычал
