— Конечно, нет, — сказала Салли и усмехнулась. — А вы? Вы чего хотите от жизни?
— Наверное, чтобы вернулась моя прежняя жизнь.
— Война? Опять воевать? — с неодобрением в голосе уточнила она.
— Нет. Лишь роскошь не волноваться, где раздобыть очередной шиллинг.
— Мы все того же хотим. — Она налила в тарелку немного уксуса и масла и перемешала. — Значит, у вас были деньги?
— Были у отца. Он был очень богатым, но сделал несколько неудачных вложений, занял слишком много денег, играл в азартные игры и обанкротился. Он вышиб себе мозги.
— Вот это да! — Салли смотрела на него во все глаза.
— Мать лишилась всего. Сейчас она с моей младшей сестрой живет в Винчестере, и я пытаюсь их кое-как обеспечивать. Я собирался жениться, но она не могла за меня выйти, когда я остался без гроша за душой.
— Потому что она тоже была бедна?
— Напротив. Ее отец обещал дать за ней шесть тысяч в год.
Салли глядела круглыми глазами:
— Шесть тысяч? Черт побери! А сейчас, значит, вы работаете на министра внутренних дел?
— Боюсь, работа очень недолгая.
— Вытаскиваете людей из петли? Чертовски противный промысел, вот что я вам скажу. — Она зубами оторвала мясо от куриной косточки. — Но вы намерены вытащить Чарли из Королевского подворья?
— Вы его знаете?
— Видела один раз. И жирный сэр Джордж правду сказал — он не знает, как подступиться к женщине, где уж там изнасиловать. Кто бы там ее ни убил, отколошматил он ее сильно, у Чарли не достало бы силенок на такую трепку. Что там написано? — Салли ткнула пальцем в лист бумаги с текстом, который Сандмен достал из кармана и разгладил на столе.
— Что графиню ударили ножом двадцать раз. Нож Корде торчал у нее в шее.
— Он не мог заколоть ее этим ножом, — решительно заключила Салли. — Нож тупой, чтобы краски размешивать, а не резать.
— Значит, это мастихин.
— Он ведь этого не делал, верно? — поразмыслив секунду, сказала Салли.
Сандмен почувствовал, что она колеблется, сказать ему что-то или нет.
— Сэр Джордж вам соврал, — тихо произнесла она. — Я слыхала, он вам сказал, что картину заказал граф, но тот не заказывал.
— Не заказывал?
— Они вчера об этом говорили — он и его друг, — серьезно сказала Салли. — Только он думал, что я не слушаю. Я стояла там и мерзла, а он говорил, словно я просто пара титек. Картину не граф заказал. Так сэр Джордж сказал своему другу.
— Упомянул заказчика?
Салли кивнула:
— Клуб. Только он рассвирепеет, если прознает, что я вам сказала, потому как он этих ублюдков до смерти боится.
— Значит, портрет заказал клуб?
— Клуб вроде джентльменского. Он еще смешно называется. «Семафор-клуб»? Нет, не так. Как-то связано с ангелами.
— Серафим?
— Вот-вот! «Серафим-клуб».
— Никогда о таком не слышал.
— Значит, клуб и впрямь закрытый. Он на площади Сент-Джеймс, значит, деньги у них водятся. Меня туда разок приглашали, но я не пошла — не такого я сорта актриса.
— Но зачем «Серафим-клубу» понадобился портрет?
— Бог его знает.
— Придется их спросить.
— Не говорите, что это я вам сказала! — встревожилась Салли.
— Не скажу, — пообещал ей Сандмен, — и что бы там ни было, не думаю, что графиню убили они.
— А как же вы узнаете кто?
— Не знаю, — с грустью признался он. — Поговорю со всеми и надеюсь, что смогу найти служанку.
Сандмен рассказал Салли о Мег и о том, что был на Маунт-стрит и выяснил, что всех слуг рассчитали.
— Или отправили в деревенский дом графа, — добавил он.
— Поспрашивайте других слуг с этой улицы и с соседних, — подсказала Салли. — Кто-нибудь наверняка знает. Из сплетен прислуги все можно узнать. Ой, который же это час?
Часы в таверне пробили два раза, Салли подхватила накидку и убежала.
Глава 4
Дождь прекратился, и Сент-Джеймс-стрит засверкала. Два модных экипажа проехали в гору мимо женщины в элегантном платье и со сложенным зонтиком, которая спускалась по тротуару. Она не обращала внимания на громкие непристойные предложения, которые сыпались на нее из окон мужских клубов. Она не леди, подумал Сандмен, ни одна приличная женщина не станет разгуливать по Сент-Джеймс-стрит.
Нигде не было видно вывески «Серафим-клуб», но проходивший мимо подметальщик показал Сандмену на дом с закрытыми ставнями. Сандмен пересек площадь и подошел к выкрашенной глянцевой синей краской двери. Под неглубоким козырьком висела позолоченная цепь. Он дернул за нее, и где-то внутри зазвонил колокольчик. Он заметил, что в синей деревянной двери проделан глазок. Решив, что кто- то за ним наблюдает, Сандмен отступил, пока не услышал, что отпирают засов. Ручка повернулась, и высокий слуга в броской черно-желтой ливрее неохотно распахнул дверь.
— Это «Серафим-клуб»?
Слуга колебался. Его выдубленное солнцем мужественное лицо носило печать жизненного опыта.
— Это частный дом, сэр, — твердо ответил слуга.
— Принадлежащий, как я полагаю, «Серафим-клубу», — бесцеремонно заметил Сандмен, — к которому у меня дело от правительства.
Он помахал письмом министра и, не дожидаясь ответа, прошел мимо слуги в холл. Пол был выложен черными и белыми мраморными плитками в шахматном порядке, мрамором был отделан и камин, стена над которым была пышно изукрашена резьбой — позолоченные херувимы, букетики цветов и листья аканта.
— Правительство здесь не указ, сэр, — сказал слуга.
Он многозначительно держал входную дверь открытой, как бы приглашая Сандмена выйти.
Сандмен заметил, что красоту мужчины портили крошечные черные шрамы на правой щеке. Большинство людей вряд ли заметили бы крапинки чуть крупнее веснушек, но Сандмен приобрел привычку искать взглядом ожоги от пороха.
— В каком полку служили? — спросил он.
Лицо слуги скривилось в полуулыбке.
— В Первом гвардейском пехотном, сэр.
— Я сражался рядом с вами при Ватерлоо, — сказал Сандмен. Он засунул доверенность в карман сюртука, снял мокрое пальто и кинул его вместе со шляпой на позолоченный стул.
— Прошу прощения, но правительство — как французские драгуны: если их не разбить наголову сразу, они вернутся в два раза сильнее.
Слуга разрывался между обязательствами перед клубом и духом боевого товарищества, но
