Я протянула руку за своим стаканом.
— Шайка задир. Им кажется, что они начинающие Рембо. — Он затушил свою сигарету. — Пришли сюда в своих резиновых перчатках. Бог ты мой! Представьте себе, как это выглядит хотя бы с точки зрения наших клиентов. Пришли навестить Брента — он был у нас официантом. Господи, он умирает — а они что делают? Задавая свои дерьмовые вопросы, мерзавцы одели хирургические маски и встали в десяти футах от его кровати, как будто он — тифозная Мери. Клянусь Богом, даже если бы я знал что-нибудь насчет Берил, я бы не уделил им ни секунды своего времени.
Имя угодило в меня, как мелкий камушек, и когда наши глаза встретились, я знала, что он понял значение того, что сказал.
— Берил? — спросила я.
Он молча откинулся на своем стуле.
Я нажала на него:
— Вы знали, что ее звали Берил?
— Как я уже сказал, полицейские здесь задавали вопросы, говорили о ней. — Он неловко зажег другую сигарету, избегая встречаться со мной взглядом. Мой друг бармен оказался очень плохим лжецом.
— Они говорили с вами?
— Нет. Я улизнул, когда увидел, что здесь происходит.
— Почему?
— Я говорил вам. Не люблю полицейских. У меня есть «барракуда», побитый кусок дерьма, на котором я езжу еще с тех пор, как был ребенком. По какой-то причине они всегда норовят меня поддеть. Все время всучивают мне квитанции то за одно, то за другое, выпендриваются со своим большими пушками и темными очками, как будто сами себе кинозвезды в своих же собственных телевизионных сериалах или что-то в этом роде.
— Вы знали ее имя, еще когда она была здесь, — сказала я спокойно, — вы знали, что ее зовут Берил Медисон задолго до того, как пришла полиция.
— Ну и что, если так? Большое дело?
— Она очень старалась скрыть свое имя, — ответила я с чувством. — Очень не хотела, чтобы люди здесь знали, кто она такая. Она не говорила людям настоящее имя. Платила за все наличными, чтобы не использовать кредитные карточки, чеки — все что могло идентифицировать ее. Она была напугана, спасалась бегством. И не хотела умирать.
Бармен смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
— Пожалуйста, расскажите мне все, что вы знаете. Пожалуйста. Я чувствую, что вы были ее другом.
Он молча встал, вышел из-за стойки бара и, повернувшись спиной ко мне начал собирать пустые бутылки и другой мусор, который молодежь разбросала по настилу.
Я в молчании медленно пила свой напиток, глядя мимо него на воду. Вдали бронзовый юноша разворачивал темно-синий парус, готовясь выйти в море. Листья пальмы шептали на ветру, и черный пес- лабрадор пританцовывал вдоль берега, кидаясь в прибой и обратно.
— Зулус, — пробормотала я, оцепенело глядя на собаку.
Бармен оставил свое занятие и посмотрел на меня.
— Что вы сказали?
— Зулус, — повторила я. — Берил упоминала Зулуса и ваших кошек в одном из своих писем. Она писала, что беспризорные подопечные «Луи» питаются лучше, чем иной человек.
— В каких письмах?
— Она написала несколько писем, когда была здесь. Мы нашли их в ее спальне после того, как она была убита. Она писала, что люди здесь чувствуют себя единой семьей. Считала это место самым красивым в мире. Я бы хотела, чтобы она никогда не возвращалась в Ричмонд, чтобы она сталась здесь.
Я слышала свой голос как бы со стороны, как будто он принадлежал кому-то другому. Перед глазами у меня все поплыло. Ставший привычным недосып, накопившийся стресс и ром сделали свое дело. Казалось, солнце высушило остатки крови, которые все еще пытались пробиться к моему мозгу.
Вернувшись наконец под соломенный навес, бармен заговорил тихо и проникновенно:
— Я не знаю, что вам рассказать. Но, да, я был другом Берил.
Повернувшись к нему, я ответила:
— Спасибо. Мне бы хотелось думать, что я была бы ее другом. Что я и есть ее друг.
Он неловко опустил взгляд, но я успела заметить, что выражение его лица смягчилось.
— Никогда нельзя быть по-настоящему уверенным, кто в порядке, а кто нет, — прокомментировал он. — Теперь это по-настоящему трудно понять, что верно — то верно.
Значение его слов медленно просачивалось через мою усталость:
— А что, были люди, которые спрашивали о Берил и с которыми было не все в порядке? Кроме полиции? Кроме меня?
Он налил себе кока-колы.
— Были? Кто? — повторила я, внезапно встревожившись.
— Я не знаю его имени. — Он сделал большой глоток из своего стакана. — Какой-то красавчик. Молодой, может быть, двадцать с чем-то. Темноволосый. В модной одежде, в крутых солнечных очках. Прямо как с обложки журнала. По-моему, это было пару недель назад. Он сказал, что частный детектив, какое-то дерьмо в этом роде.
— Он хотел знать, где жила Берил, когда была здесь, — продолжал он.
— И вы рассказали ему?
— Черта лысого! Я даже не разговаривал с ним.
— А кто-нибудь другой сказал ему? — настаивала я.
— Маловероятно.
— Почему это маловероятно, и вообще, вы скажете мне, как вас зовут?
— Маловероятно, потому что никто, за исключением меня и моего приятеля, этого не знал, — ответил он. — А как меня зовут, я скажу, если вы скажете, как зовут вас.
— Кей Скарпетта.
— Приятно познакомиться с вами. Меня зовут Питер. Питер Джонс. Мои друзья зовут меня Пи Джей.
Пи Джей жил в двух кварталах от «Луи» в крошечном домике, полностью утопающем в тропических джунглях. Листва была настолько густой, что я вряд ли бы заметила под ней каркасный дом с облупившейся краской, если бы не запаркованная перед ним «барракуда». Одного взгляда на автомобиль было достаточно, чтобы понять, почему у его владельца постоянные стычки с полицией. Это было нечто в стиле настенного искусства подземки — на огромных колесах, с выхлопными трубами, фарами и высоко задранной задней частью, с самодельной росписью, представлявшей собой галлюцинаторный бред в психоделической цветовой палитре шестидесятых.
— Это моя малышка, — сказал Пи Джей, нежно похлопывая своего монстра по капоту.
— Да, это нечто, — согласилась я.
— Она у меня с шестнадцати лет.
— И будет с тобой всегда, — сказала я искренне, ныряя под ветви и следуя за ним в прохладную густую тень.
— Здесь не так уж много места, — извинился он, распахивая дверь. — Всего одна дополнительная спальня и туалет — наверху, где жила Берил. Думаю, на днях я снова ее сдам. Я не слишком придирчив к своим жильцам.
В гостиной был какой-то винегрет из мебели со свалки: диван и чересчур пухлое кресло в кошмарных оттенках розового и зеленого, несколько диссонирующих светильников, сделанных из ракушек и кораллов, и кофейный столик, сработанный из чего-то, что в прошлой жизни было, скорее всего, дубовой дверью. Вокруг валялись разрисованные кокосовые орехи, морские звезды, газеты, башмаки, банки из-под пива. В сыром воздухе носился кисловатый запах гнили.
— Как Берил узнала, что вы сдаете комнату? — спросила, я присаживаясь на диван.
