Шестьдесят пар глаз уставились изумленно на Шарпа, но никто не произнес ни звука, боясь получить оплеуху или удар плетью. Шарп тоже молчал. Оглядывая помещение, вдыхая запах смолы, он пытался отогнать накатившие воспоминания. Он не был под этой крышей двадцать лет. Двадцать лет. Но запах остался прежним. Запах смолы, страха и протухшей еды.
Лейтенант шагнул к столу и принюхался к супу.
– С луком и ячменем, сэр.– Увидев серебряные пуговицы, саблю и черные галуны, женщина неуклюже поклонилась.
– А по-моему, только тепленькая водичка,– сказал Шарп.
– Лук и ячмень, сэр.
Шарп взял кусочек хлеба. Твердый как камень. Или корабельный сухарь.
– Сэр? – Женщина протянула руку. Она заметно нервничала.– Хлеб у нас на счет.
Шарп бросил кусок на деревянную доску. Его так и подмывало устроить какое-нибудь представление, но что толку? Опрокинуть котел – дети останутся голодными, бросить хлеб в суп – тоже ничего не даст. Вот Грейс знала бы, что надо делать. Ее голос подстегнул бы их, как удар хлыста,– то-то забегали бы, принесли бы и еду, и одежду, и мыло. Но все это стоило денег, а у Шарпа в кармане лишь бренчала горстка медяков.
– Что это у нас здесь? – загремел голос от двери.– Что нам принес восточный ветер?
Дети съежились и притихли, а женщина у стола отвесила еще один поклон. Шарп обернулся.
– А вы еще кто такой? – требовательно вопросил мужчина.
Джем Хокинг. Дьявол во плоти.
Впрочем, по виду и не скажешь. На улице Джема Хокинга вполне можно было принять за преуспевающего фермера из Кента. Годы выбелили волосы, клетчатая жилетка туже обтягивала выпирающий живот, но в остальном он выглядел прежним: здоровенный верзила с широкими плечами, толстыми ногами и плоским, как лопата, лицом. Под кустистыми бакенбардами отвисали пухлые щеки, на золотой цепочке позвякивали с десяток печатей, высокие ботинки сияли, темно-синий сюртук был отделан бархатными манжетами, а черную лакированную трость украшал серебряный набалдашник. Это был Хозяин, и на мгновение Шарп онемел. Воспоминания захлестнули его, и в этих воспоминаниях жестокость шла рука об руку со страхом. Ни двадцать лет, ни офицерское звание не смогли стереть тот страх. На мгновение ему даже захотелось в подражание детям вобрать голову в плечи, спрятаться и не дышать, дабы не привлекать к себе внимания.
– Я вас знаю? – строго осведомился Хокинг, пристально, с прищуром всматриваясь в лицо солдата, словно отыскивая в нем знакомые черты. Но память молчала, и он лишь растерянно покачал головой.– Так кто же вы?
– Меня зовут Даннет,– ответил Шарп, воспользовавшись именем однополчанина, испытывавшего к «выскочке» особую неприязнь.– Майор Уоррен Даннет, – добавил он, повышая капитана до очередного звания.
– Майор, вот как? И что же это за форма у вас такая? Красные мундиры знаю, синие тоже видывал, но черных и зеленых, упаси господь, встречать не доводилось.– Отодвигая тростью сидящих на полу детишек, Хокинг подошел ближе.– Форма, значит, новая, а? И не иначе как она дает вам право проникать на территорию прихода?
– Я ищу хозяина,– ответил Шарп.– Говорят, он человек деловой.
– Деловой,– фыркнул Хокинг.– И какое же у вас может быть дело, майор, как не убивать врагов Короны?
– Поговорим здесь? – спросил Шарп, доставая из кармана пенни и подбрасывая монетку вверх.
Она взлетела к потолку, блеснула, провожаемая жадными взглядами изумленных мальчишек, упала Шарпу на ладонь и исчезла.
Другой рекомендации Хокингу и не требовалось. Прочие вопросы могли подождать.
– Сегодня пятница, и у меня есть кое-какие дела за пределами приюта. Выпьете со мной эля, майор?
– С удовольствием,– соврал Шарп.
А может, и не соврал, потому что был зол и месть представлялась ему удовольствием. Мысли о мести на протяжении двадцати лет заполняли его сны. Он еще раз взглянул на библейское изречение над кафедрой. Интересно, задумывался ли когда-нибудь Хокинг о скрытом в нем смысле?
«Наказание за грех ваш найдет вас».
Наверное, если бы задумывался, то уже стоял бы на коленях, шепча слова покаянной молитвы.
Потому что время пришло – Ричард Шарп вернулся домой.
Глава вторая
У таверны не было названия. Не было даже какой-нибудь вывески над входом. Не было ничего, что отличало бы ее от соседних зданий, за исключением разве что некоей ауры благополучия, благодаря которой она выделялась на Винигер-стрит, как попавшая в публичный дом герцогиня. Одни называли ее таверной Мэлоуна, потому что некогда ею владел ныне покойный Бики Мэлоун, другие Уксусной пивной, а третьи заведением Хозяина, поскольку большую часть своих дел Джем Хокинг вел в ее баре.
Мои интересы не ограничиваются приходом, – с достоинством молвил Хокинг.– Я, майор, человек разносторонний.
Из чего, подумал Шарп, следовало, что Хокинг выжимал соки не только из обитателей работного дома. За прошедшие годы Джем разбогател настолько, что приобрел с десяток домов в Уоппинге, и именно по пятницам жильцы приносили ему арендную плату. Жалкие гроши, но гроши эти складывались в кучки на столе в баре таверны, а потом исчезали в кожаном мешочке. Счет им вел седоволосый клерк, записывавший все поступления в бухгалтерскую книгу. Больше в баре никого не было, кроме двух высоких, плотно сложенных парней с дубинками.
– Мои мастифы,– объяснил их присутствие Джем Хокинг.
– Ответственный человек нуждается в защите, – сказал Шарп, покупая на два из трех оставшихся шиллингов бутыль пива. Девушка-подавальщица принесла четыре кружки. Писарю угощение не полагалось, пиво предназначалось только Шарпу, Хокингу и двум мастифам.
– Ответственность может взять на себя не каждый,– заметил Хокинг и на несколько секунд приложился к кружке.– То, что вы здесь видите, майор, есть частное дело.– Он посмотрел на высохшую женщину, положившую на стол перед клерком несколько пенни, кивнул и продолжал: – Во исполнение приходских обязанностей, майор, я забочусь о распределении общественных средств и пекусь о бессмертных душах. И к обеим этим обязанностям отношусь ответственно.
Общественные средства, о которых упомянул мастер, представляли собой пособие в четыре пенса и три фартинга в день на каждого бедняка, из которых Хокинг ухитрялся умыкнуть два пенса, тогда как оставшееся экономно расходовалось на черствый хлеб, лук, ячмень и овес. Забота о душах прибыли не приносила, зато и расходов не требовала.
– У вас есть попечительский совет? – поинтересовался Шарп, подливая пива в обе кружки.
– У меня есть надзорный совет,– кивнул Хокинг, не сводя глаз с пенного напитка.– Так установлено законом.
– И кто же за все отвечает? Вы? Или совет?
Вопрос, как было видно, не понравился собеседнику.
– Полагаю, что вы, хозяин, но мне надо знать точно.
– За все отвечаю я,– с важным видом сообщил Хокинг.– Совет назначается приходом, а приход, майор, кишит сиротами. И не только наш! Некоторых привозят даже на кораблях. Только на прошлой неделе у реки нашли маленькую девочку. Представляете?
Он покачал головой и уткнулся носом в пену. Шарп представил, как «грязекопы», мужчины и женщины, прочесывающие берега Темзы в поисках случайной добычи, приносят ребенка в приют на Брухаус-лейн. Бедняжка, оказаться у такого опекуна.
– Совет, майор, не в состоянии справиться с таким количеством детей. Члены его ограничиваются квартальной проверкой расходов и, не обнаружив ни малейших нарушений, выносят мне благодарность к каждому Рождеству. В прочих отношениях совет меня как бы и не замечает. Я человек деловой, майор, и благодаря мне приход снимает с себя бремя забот о сиротах. Сейчас под моей опекой тридцать шесть
