обломанными ногтями.
— Будет немного больно, — предупредила я. — Я тут ничем помочь не смогу, так что если у вас есть свои средства — вперед.
Я выразительно посмотрела на кувшин. Линдси тоже взглянул на него, потом поднес ко рту и сделал глоток. Уж не знаю, что за пойло там было — кукурузный самогон или что-то другое, но на глазах у Крида выступили слезы. Я подождала, пока он глотнет еще, потом обработала рану и закрепила кожу с помощью клея и пластыря. Только когда я закончила, Линдси наконец расслабился. Я замотала палец обычным бинтом, пожалев, что не захватила эластичный.
— А где ваша мама? — спросила я Дебору, убирая упаковки из-под лекарств и иглу в сумку — контейнера для мусора в доме тоже не обнаружилось.
— В «Бургер Кинг».
— Она там работает?
Девочка кивнула. Один из малышей, поднявшись с матраса, переключил на другой канал.
— Вы — Крид Линдси? — спросила я своего пациента, стараясь не выдать своих эмоций.
— А чё? — прозвучало в ответ с тем же выговором, что и у девочки. Мне Линдси совсем не показался таким уж умственно неполноценным, каким его описывал лейтенант Мот.
— Мне нужно поговорить с ним.
— Для чё?
— Я не считаю, что он как-то причастен к тому, что случилось с Эмили Стайнер. Но мне кажется, ему известно то, что поможет нам найти настоящего преступника.
Он снова потянулся к кувшину.
— Чё ему знать-то?
— Думаю, об этом надо спросить его самого, — ответила я. — По-моему, ему нравилась Эмили, а из-за того, что случилось, ему теперь очень плохо. А когда ему плохо, он сбегает ото всех, вот как сейчас, — особенно если боится, что ему грозит опасность.
Крид уставился на кувшин, слегка покручивая его в руке.
— У него об тот вечер с ней никаких дел не было.
— В тот вечер? — переспросила я. — Вы имеете в виду, когда она пропала?
— Он видал, как она шла с гитарой, притормозил «привет» сказать. Но больше никаких. Ни подвезти, ничё.
— А он предлагал ее подвезти?
— Не, не стал. Она б все одно не поехала.
— Почему вы думаете, что она бы не согласилась?
— Она его нисколь не любила. Нисколь не любила Крида, даром что он ей гостинцы носил. — Его нижняя губа задрожала.
— Мне говорили, что он очень хорошо к ней относился. Собирал для нее цветы. Дарил конфеты.
— Не, конфеты не. Она б все одно не взяла.
— Она не взяла бы у него конфет?
— Не взяла б. Даже своих любимых, какие у других брала.
— Коричные «бомбочки»?
— Рен Максвелл у меня на зубочистки их меняет. Я видал, как он сунул ей такую.
— А тем вечером она домой одна возвращалась?
— Одна.
— Где именно вы ее встретили?
— На дороге. От церкви, никак, в миле.
— Значит, она шла не по тропинке вдоль озера?
— Не, по дороге. Темно было.
— А другие дети из молодежного клуба?
— Те позадь шли — ну, которых я видал. Трое, может, четверо. Она быстро так идет и все плачет. Ну, я остановился — чё ж она плачет. А она все одно идет, ну я дальше и поехал. Потом все глядел за ней, как оно там дальше будет — может, стряслось чё.
— Почему вы так подумали?
— Дак плакала она.
— И вы провожали ее до самого дома?
— Угу.
— То есть вы знаете, где она живет?
— Чё ж не знать.
— И что случилось потом? — спросила я. Теперь я понимала, почему его разыскивает полиция. А услышь они то, что он рассказывал мне сейчас, их подозрения только укрепились бы.
— Видал, как она в дом вошла.
— А она вас видела?
— Не. Я фары не включал.
«О Господи!» — подумала я.
— Крид, вы понимаете, почему вами интересуется полиция?
Он опять взболтал свое пойло, глядя на него скошенными к переносице глазами — необычного светло-коричневого цвета с зеленоватыми крапинками.
— Я ничё плохого ей не делал, — ответил Крид, и я поняла, что он говорит правду.
— Вы просто следили за ней, потому что увидели, что она плачет, — сказала я. — А вам было небезразлично, что с ней.
— Увидал, что плачет, да. — Он еще глотнул из кувшина.
— Вы знаете то место, где ее нашли? Ну, где рыбак обнаружил ее тело?
— Знаю.
— Вы туда ходили?
Он ничего не ответил.
— Вы были там и оставили для нее леденцы. Уже после того, как она умерла.
— Туда много кто ходил. Всё смотрели. А ейная родительница туда не идет.
— Вы имеете в виду ее мать?
— Не идет она туда.
— Вас там кто-нибудь видел?
— Не.
— Вы оставили для нее конфеты. Подарок.
У него снова задрожала губа, а на глазах появились слезы.
— Да, оставил ей банбочки.
— Почему именно там? Почему не на ее могиле?
— Не хотел, чтобы увидал кто.
— Почему?
Он молчал, уставившись на кувшин, но я и так все поняла. Нетрудно было представить, какими обидными кличками награждают его школьники, как они хихикают и ухмыляются у него за спиной, пока он с утра до вечера метет коридоры. А уж если покажется, что у него возникла к кому-то симпатия… Например, к Эмили, которой нравился Рен.
На улице уже совсем стемнело. Дебора, двигаясь по-кошачьи бесшумно, проводила меня до машины. Я чувствовала физическую боль в груди — как будто сильно потянула мышцу. Мне очень хотелось чем-то помочь девчушке, может быть, дать денег, но я знала, что делать этого не стоит.
— Последи, чтобы он поаккуратнее с рукой обращался и чтобы на рану не попала грязь, — сказала я ей, открывая дверцу «шевроле». — Ему надо показаться врачу. У вас здесь есть врач?
Она помотала головой.
— Попроси маму, пусть она кого-нибудь найдет. На работе спросит, там ей подскажут. Сделаешь?
Она посмотрела на меня и взяла меня за руку.
— Дебора, позвони мне в «С-Путник». Номера я не знаю, но он наверняка есть в телефонной книге.
