стрелки, лейтенант. Смею предположить, что у вас будет возможность потренироваться в стрельбе.
Новая группа британцев поднималась на холм. Теперь у каждого окна вдоль западного фасада семинарии было по несколько красномундирников, на длинной северной стене также с четверть огневых точек были укомплектованы. Под стеной сада были прорыты лазы; там заняли позиции португальцы Висенте и гренадёры Бычьешкурников. Французы воображали, что в Опорто они в полной безопасности, и следили за устьем реки, в то время, как у них в тылу, на высоком холме к востоку от города формировалась ударная группа британских войск. Боги войны туго закручивали гайки. Что-то неизбежно должно было сломаться.
Офицеры в вестибюле Палаццо Карранкас следили, чтобы все посетители непременно разувались.
— Его великолепие спит, — объясняли они, подразумевая маршала Николаса Сульта, герцога Далмации, которого ныне именовали не иначе, как король Николас.
Великолепный вестибюль, похожий на сказочную пещеру, с высокими сводчатыми потолками и полом из мраморных плит, усиливал эхом стук подкованных каблуков и отражал его вверх по лестнице к спальне маршала. Ранним утром поспешно вошедший гусар запутался шпорами в ковре на лестнице и растянулся, огласив палаццо ужасным грохотом ножен своей сабли. Разбуженный маршал потребовал от офицеров штаба, чтобы более никто не смел нарушить его сон. Конечно, эти офицеры не могли заставить умолкнуть британские пушки, стреляющие из-за реки, но, вероятно, маршал не был настолько чувствителен к орудийному огню, как к стуку каблуков.
Маршал пригласил на завтрак дюжину гостей, которые прибыли к девяти утра и теперь ожидали в большой приёмной, расположенной в западном крыле дворца. Её высокие стеклянные двери открывались на террасу, украшенную цветущими в каменных вазонах цветами и окружённую лавровыми кустами, которые пожилой садовник подрезал длинными ножницами. Гости — все, кроме одной — мужчины, и все, кроме двоих — французы, — прогуливались по террасе, с южной балюстрады которой открывался вид на реку и, соответственно, на орудия, стрелявшие из-за Дору. На самом деле было почти ничего не видно, потому что британская артиллерия расположилась на улицах Вила Нова де Гайя, и даже с помощью подзорных труб всё, что удалось рассмотреть гостям — это клубы грязноватого порохового дыма. Грохот пушечных ядер, крушащих стены здания у причало Опорто, были слышны куда личше. Единственной заслуживающей вниманя картиной были останки понтонного моста, который французы восстановили в начале апреля, но известие о подходе британской армии во главе с Уэлсли вынудило его взорвать. Три обгоревших понтона ещё раскачивались течением, удерживаемые якорями, а остальные были разорваны взрывом на мелкие части и унесены течением в океан.
Кейт была единственной женщиной, приглашённой на завтрак к маршалу, и её муж был непреклонен в своём желании, чтобы она непременно надела гусарскую форму. Эта настойчивость была вознаграждена восхищёнными взглядами, которые остальные гости не сводили с длинных ног его жены. Сам Кристофер был в гражданской одежде, в то время как остальные десять приглашённых офицеров — в форме. Присутствие среди них женщины заставляло их прилагать усилия притворяться беззаботными, не обращая внимания на британскую канонаду.
— Они стреляют в наших часовых шестифунтовыми ядрами, — заявил драгунский майор в великолепной форме с аксельбантами и золотым шитьем. — Это всё равно как бить муху дубинкой, — он прикурил сигару и тихо сказал приятелю. — С таким задом она просто обязана быть француженкой.
— С таким задом она обязана лежать в постельке.
— Согласен.
Кейт сторонилась французских офицеров. Она стыдилась нескромной гусарской формы, но гораздо хуже ей казалось то, что её могли заподозрить в симпатии к французам.
— Вы должны сделать над собой усилие, — потребовал Кристофер.
— Я стараюсь, — с горечью ответила она. — Стараюсь не радоваться каждому выстрелу британских пушек.
— Вы смешны.
— Я? — оскорбилась Кейт.
— То, что вы видите — просто демонстративный жест. — Кристофер указал на клубы порохового дыма, который стелился над красными черепичными крышами Вила Новы. — Да, Уэлсли уже здесь, но дальше ему идти некуда. Он застрял. На реке нет средств переправы, а флот не сможет прорваться сквозь форты на побережье. Единственное, что Уэлсли сможет сделать — это забросить несколько ядер на окраины Опорто, а потом вернётся в Коимбру или Лиссабон. В шахматах, дорогая, подобное положение считается безвыходным. Сульт не может двинуться на юг, потому что у него нет подкреплений, а Уэлсли — на север, потому что у него нет лодок. А если проблему не может решить армия, её начинают решать дипломатически. Именно поэтому я здесь, поймите.
— Вы здесь, потому что симпатизируете французам, — сказала Кейт.
— Это чрезвычайно оскорбительное для меня замечание, — надулся Кристофер. — Я здесь потому, что умные люди должны, наконец, закончить эту затянувшуюся войну. Чтобы сделать это, нужно вступить в контакт с врагом, и я не могу вести переговоры, находясь на другом берегу реки.
Кейт не стала отвечать. Она больше не верила оправданиям своего мужа по поводу его дружбы с французами или его высокопарным рассуждениям о новых веяниях в мировой политике. Чтобы окончательно не сойти с ума, она старалась думать о простом и понятном: чтобы быть вместе с теми, кто сейчас сражается за Португалию. Кейт хотелось бы пересечь реку и присоединиться к тем, кто на другом берегу, но не было ни лодок, ни моста, который бы не охраняли французы, — словом, никакого способа убежать. Кейт заплакала, и Кристофер, который не понимал, откуда у красивой женщины взялись столь бредовые мысли, и терпеть не мог внешних проявлений душевных мук, отвернулся от неё, ковыряя в зубах зубочисткой из слоновой кости.
Слёзы Кейт катились по щекам и падали на грудь и плитки террасы. Она отошла от мужа и приблизилась к садовнику, который, не торопясь, подрезал лавры.
— Как я могу переправиться через реку? — спросила она по-португальски.
Садовник, не глядя на неё, продолжал свой труд.
— Никак.
— Мне очень нужно!
— Они будут стрелять в вас, если попытаетесь, — он окинул взглядом гусарскую форму, тесно обтягивающую её фигуру, и отвернулся. — Они в любом случае будут стрелять.
Часы в вестибюле палаццо пробили одиннадцать, кода маршал Сульт спустился по широкой лестнице. Он был в шёлковом халате поверх брюк и рубашки.
— Готов ли завтрак? — требовательным тоном осведомился он.
— Завтрак накрыт в голубой приёмной, мсье, — ответил адъютант. — Ваши гости уже собрались.
— Хорошо, хорошо! — Сульт подождал, пока двери перед ним распахнут, потом вошёл, приветствуя широкой улыбкой своих гостей.
— Можете занять свои места. Ах, я вижу, у нас сегодня без церемоний, — заметил он, подходя к длинному буфету, на котором в серебряной посуде был сервирован завтрак.
Маршал продвигался вдоль буфета, по очереди поднимая крышки с блюд:
— Ветчина! Роскошно! Тушёные почки! Превосходно! Говядина! Немного языка, хорошо. И печень. Действительно, выглядит вкусно. Доброе утро, подполковник! — приветствовал он Кристофера, который ответил поклоном. — Очень мило с вашей стороны принять моё приглашение. И вы привели вашу хорошенькую жёнушку? Ах, да, вот и она. Превосходно, просто превосходно. Садитесь здесь.
Сульт указал на стул рядом с собой. Маршалу понравился англичанин, который выдал ему имена заговорщиков, замышлявших устроить бунт, если он объявит себя королём. Своих амбиций Сульт не оставил, но понимал, что прежде, чем принять корону и скипетр, он должен оттеснить британскую и португальскую армию, прибывшую из Коимбры.
Этот демарш ранее пассивного противника его удивил, но не встревожил. Река охранялась, маршал был уверен, что на южном берегу нет речных судов, пригодных для переправы. Британцы могли хоть вечность сидеть на противоположном берегу Дуоро. Стёкла в высоких окнах задребезжали от раската
