струи сильнейшего ливня, развершего небесные хляби — наверное, равного по силе тому, что заставило Ноя построить ковчег. Боже! Совершенно ничего не видно! Молния располовинила небо надвое, дождь барабанил по камням, словно чёрт копытами. Шарп поднял ствол винтовки вверх и спустил курок. Искра, высеченная кремнём, угасла, не воспламенив порох. Он подозревал, что так и будет. Винтовка стала бесполезна. Он отбросил её и вынул из ножен палаш.
— Проклятье, да что вы творите? — спросил Хоган.
— Собираюсь вернуть мою, дьявол бы её побрал, подзорную трубу. — заявил Шарп.
И пошел к французам.
4-й вольтижёрский полк, считавшийся в армии Сульта одним из лучших пехотных соединений, сломал строй, и два полка кавалерии покончили с ним. Три французских полка заняли удобную позицию на горном хребте, протянувшемся под углом к дороге рядом с Понте Ново, но вид наступающей гвардейской бригады, непрекращающийся винтовочный огонь и разительные удары пары трёхфунтовиков довершили разгром французского аръергарда.
Его задача состояла в том, чтобы остановить британскую армию, а потом, не торопясь, отступить, разрушив за собой Понте Ново, но вместо этого французы в панике бежали, показывая врагу спины.
Сопротивляться не пытался никто. Две тысячи солдат и около полутора тысяч лошадей сгрудились тёмной, паникующей массой на кое-как восстановленном полотне моста через Кавадо, а гвардейцы всё приближались.
— Переместите орудия! — подскакал сэр Артур к артиллеристам, перед стволами пушкек которых на траве образовались две широких веерообразных подпалины. — Гоните их! Гоните! Не упускайте!
Дождь полил сильнее, небо потемнело и разветвленная молния скользнула по небу над вершинами северных холмов.
Орудия перетащили на сотню ярдов ближе к мосту и скатили по южному склону на маленькую террасу, откуда можно было стрелять в толпу французов у моста. Дождевые капли зашипели и испарились на стволах, когда первые ядра обрушились на аръергард, ломая тела и разбрызгивая кровь. Драгунская лошадь со ржанием встала на дыбы и раскроила кому-то копытами череп. Ещё несколько ядер попало в цель. Те из французов, кто оказался в задних рядах, и кому не суждено было добраться до моста живыми, поворачивали назад, бросали наземь мушкеты и поднимали руки. Гвардейцы, раздвинувшись, пропустили их, снова сомкнули ряды и дали залп, который, как кулак, ударил в тыл отступающим. А те толкались, прорываясь вперёд, на мост, где и без того было так тесно, что оказавшихся с краю людей и лошадей спихивали в Кавадо. Щедро политые кровью доски настила обрушились, отрезая единственный путь к спасению. Пушки продолжали стрелять по Понте Ново, ядра сметали людей и животных в воду, и под мостом скопилось множество мёртвых и умирающих. Звёздным часом французов при их вторжении в Португалию стало крушение понтонного моста в Опорто, где в панике утонули сотни людей, и вот теперь французы оказались на другом сломанном мосту. Их настигла месть тех, кто утонул в Дору. Пушки продолжали разить французов; несмотря на дождь, то там, то здесь слышались выстрелы из мушкетов и винтовок, и британцы сжимали кольцо окружения вокруг кошмара, которым стал Понте Ново. Большинство французов сдались. Некоторые плакали от стыда, боли, голода и холода, поворачивая назад. Капитан 4-го вольтижёрского полка бросил саблю наземь, потом с отвращением поднял её и переломил клинок о колено, прежде, чем его взяли в плен. Наконец послышалась команда:
— Прекратить огонь!
Ржала умирающая лошадь. Мушкетный и орудийный дым рассеялся дождём. Над рекой слышались стоны людей и животных, переломавших кости при падении с моста. Груда тел почти перекрыла русло Кавадо, так что ниже по течению почти обнажилось дно, а вода скопилась за этой ужасной дамбой, просачиваясь сквозь неё красными струйками. Раненый француз выбрался из реки и умер на берегу, где барабанщики гвардейцев подбирали тех, кто нуждался в помощи. Доктора правили свои скальпели на кожаных ремнях и отхлёбывали по глоточку бренди для укрепления нервов. Гвардейцы сняли штыки с мушкетов, артиллеристы отдыхали возле своих трёхфунтовых орудий. Преследование завершилось. Сульт покинул Португалию.
Шарп, очертя голову, спускался прыжками по крутому склону, с камня на камень, думая лишь о том, как бы не поскользнуться на сырой траве. Дождь стучал по камням, гром заглушал далёкую артиллерийскую канонаду в Понте Ново. Ещё больше стемнело. Надвигающиеся сумерки и буря объединились, чтобы покрыть мраком дикие холмы Северной Португалии. Сальтадор скрывала завеса дождя, и, когда Шарп спустился вниз, на ровную землю, он вдруг увидел, что мост опустел. По узкому полотну над ущельем шла навьюченная лошадь без всадника, не давая людям пройти вперёд. Лошадь гнал гусар, а Кристофер, Вильямсон и Кейт двигались сразу за ним. Увидев внезапно появившегося из-за дождевой завесы человека с обнажённым палашом, несколько пехотинцев поспешили прочь. Один, правда, попытался перехватить его, но Шарп сказал ему пару слов, и тот, даже не зная английского языка, понял, что в это дело лучше не вмешиваться. Шарп ступил на мост. Гусар уставился на него, разинув рот. Кристофер увидел лейтенанта, повернулся, пытаясь скрыться, но на другом конце моста толпились люди, и отступать было некуда.
— Убейте его! — завопил Кристофер, обращаясь к Вильямсону и гусару.
Француз послушно схватился за саблю, но клинок Шарпа свистнул, разбрызгивая дождевые струи, и почти перерубил руку кавалериста в запястье. Вторым ударом Шарп ткнул гусара в грудь, и тот с воплем полетел в Мисареллу. Его лошадь, испуганная блеском молнии и скользящими под копытами камнями моста, оглушительно заржала и, едва не столкнув Шарпа в пропасть, проскакала мимо, высекая искры подковами. И вот Шарп остался лицом к лицу с Кристофером и Вильямсоном на узком мосту Сальтадор.
Кейт завизжала, увидев окровавленный клинок.
— Поднимайтесь на холм! — заорал ей Шарп. — Двигайтесь, Кейт, двигайтесь! А ты, ублюдок, отдавай мою подзорную трубу!
Кристофер попытался схватить Кейт, но Вильямсон, ринувшись вперёд, оттолкнул его руку, и Кейт, увидев, что от спасения её отделяет всего несколько шагов, кинулась к противоположному краю моста. Вильямсон попытался перехватить её, но палаш взвился над ним, и он парировал удар французским мушкетом. Вильямсон отступил на шаг, Шарп с рычанием бросился на него. Клинок молниеносно, как змеиный язык, ударил, вынуждая Вильямсона сделать ещё шаг назад, но Кристофер толкнул его сзади с криком:
— Убейте его!
Дезертир старался изо всех сил, орудуя мушкетом, как большой дубиной, но Шарп уклонился от удара чудовищной силы, сделал выпад, и палаш, рассекая струи дождя, свистнул у головы Вильямсона, задев ухо. Вильямсон пошатнулся. Широкополая кожаная шляпа частично защитила его от острого лезвия клинка, но сила удара отбросила вбок, к сколотому краю моста. Шарп сделал ещё один выпад, острие палаша проткнуло зелёную куртку дезертира, вонзившись в ребро, и столкнуло Вильямсона на самый край. Тот завопил и рухнул вниз. Шарп остался с Кристофером один на один.
Кристофер смотрел на своего врага в зелёной куртке, и не верил своим глазам. Он попытался что- нибудь сказать, потому что этим оружием владел в совершенстве, но обнаружил, что лишился дара речи. Шарп шёл прямо на него, сзади подполковника подпирали французы, толкая его прямо на острый клинок. Кристоферу не хватило храбрости воспользоваться собственной саблей и, в совершенном отчаянии, он решил последовать за Вильямсоном в скрытую за дождевой завесой тьму ущелья Мисареллы. Он прыгнул вниз.
Висенте, Харпер и сержант Мачедо бежали за Шарпом по склону холма и столкнулись с Кейт.
— Позаботьтесь о ней! — крикнул Харпер Висенте и с сержантом Мачеде подбежал к мосту как раз вовремя, чтобы увидеть, как Шарп прыгнул с моста. — Сэр! О Господи, ненормальный чёртов ублюдок! — выругался Харпер и потащил Мачедо через дорогу, потому что с моста хлынула толпа французов в синих мундирах.
Но если кому-либо из французов и пришла в голову мысль, что довольно странно видеть вражеских солдат на берегу Мисареллы, они и вида не показали. Единственное, к чему они сейчас стремились — это убежать, и потому они поторопились двинуться на север, в сторону Испании. Харпер бродил по берегу, выглядывая в глубине ущелья Шарпа. Он видел мёртвых лошадей среди острых скал и белой от пены воды,
