— Налево! И вперед!
Шарп побежал. Он видел Харпера и Ноулза. Молодой лейтенант казался совершенно спокойным, а тела мертвых французских солдат указывали на то, что он сумел дождаться подходящего момента, чтобы начать стрельбу. Пушка выстрелила снова, окутав небольшой отряд клубами дыма, и Шарп, посмотрев направо, заметил, что французы, готовившиеся к новой атаке, попадали на землю, Еще несколько всадников оставалось в седлах, они кружили рядом со своими поверженными товарищами; Шарп остановился на одно короткое мгновение, и залп из двадцати мушкетов отогнал шесть французских стрелков, подбиравшихся к отряду с фланга.
И вот его солдаты уже подбежали к пушке. Шарп подскочил к Харперу, весело хлопнул сержанта по спине, улыбнулся великану-ирландцу, а потом повернулся к Ноулзу, чтобы поздравить его. План сработал! Они захватили пушку, заставили кавалерию отступить, французы понесли тяжелые потери — погибло множество людей и лошадей, — при этом никто из британцев не получил даже царапины.
Вот так-то. Шарп знал, что французы ни за что не осмелятся их атаковать снова, ведь теперь у британцев есть пушка. Он видел, как они кружат вне пределов ее досягаемости, а британские солдаты в это время построились в каре. Форрест ликовал, он стал ужасно похож на епископа, который только что провел невероятно успешную службу конфирмации.
— У нас получилось, Шарп! Получилось!
Шарп посмотрел на знамя в самом центре небольшого каре. Им удалось немного оправдаться, совсем чуть-чуть. Но все равно их честь запятнана. Они захватили французскую пушку, наголову разбили их кавалерию, часть солдат Южного Эссекского поняла, что значит сражаться по-настоящему. Однако этого не достаточно.
На лафете захваченной пушки были закреплены связки веревок. Длинные, надежные французские веревки пригодятся, когда они станут перебираться на другой берег; пушку не придется тащить вверх по крутому склону. Теперь есть веревки и дерево — все необходимое, чтобы начать переправлять раненых.
Леннокс, лежавший у моста, видел, как французский офицер направил свою лошадь к британскому каре. Новые переговоры; впрочем, он уже не узнает, чем они закончатся. Его знобило, тело онемело, боль прошла — теперь осталось совсем немного. Леннокс сжал в руке саблю, какой-то древний, но почему-то немного знакомый голос шепнул, что он отправляется в иной мир; может быть, там его ждет жена. Ему стало хорошо и очень спокойно, совсем не хотелось шевелиться. Он видел, как Шарп безрассудно и бесстрашно пошел навстречу французскому офицеру. Капитан пытался понять, что же задумал отважный лейтенант, потом услышал треск выстрелов, увидел, как к пушке побежали маленькие фигурки французских солдат и натолкнулись на ружья британской пехоты. Вот теперь бой окончен. Французы соберут своих раненых и уйдут, а Шарп вернется к мосту, И сдержит данное обещание, Леннокс в этом не сомневался; человек, который может спланировать захват пушки, достаточно храбр и решителен, чтобы сделать то, о чем его попросил Леннокс. Тогда позор будет смыт.
Леннокс больше не думал о королевском знамени в руках французов. Солнце стояло высоко в небе, но ему было невыносимо холодно. Он сжал рукоять сабли и закрыл глаза.
Глава десятая
— Проклятье, Шарп! Я все равно тебя сломаю! И позабочусь о том, чтобы ты лишился всех званий! Ты вернешься на ту помойку, в которой родился! — Лицо Симмерсона перекосил гнев, даже огромные уши покраснели. Он стоял рядом с Гиббонсом и Форрестом; майор безрезультатно пытался успокоить сэра Генри, но полковник нетерпеливо сбросил его руку со своего рукава. — Я отдам тебя под суд военного трибунала. Напишу кузену. Шарп, ты конченый человек! Понял?
Шарп стоял в противоположном конце комнаты, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица и не показать гнева и презрения, которые он испытывал. Лейтенант выглянул в окно. Полк вернулся в Пласенсию, сейчас они находились во дворце Мирабель, где размещался временный штаб Уэлсли. Шарп разглядывал улицу и набегающие друг на друга крыши хижин бедняков, теснящихся за городскими стенами. По улице проезжали экипажи с великолепными, роскошными кучерами в ливреях — испанские дамы в вуалях спешили куда-то по своим таинственным делам.
Батальон добрался сюда накануне вечером, раненых доставили на телегах, запряженных мулами. Харпер уверенно утверждал, что скрип крепких надежных колес напоминает вой привидений. К нему примешивались крики и стоны раненых. Многие погибли по дороге; другие расстанутся с жизнью, став в следующие несколько дней жертвами гангрены. Шарп был арестован, у него отобрали саблю, он маршировал рядом со своими верными стрелками, которые решили, что мир окончательно спятил, но они непременно отомстят за своего командира, если Симмерсон сдержит свое обещание.
Дверь открылась, и в комнату вошел подполковник Лоуфорд, лицо которого оставалось совершенно непроницаемым. На нем не было ничего похожего на оживление, которое Шарп заметил, когда они встретились пять дней назад. Лоуфорд окинул присутствующих холодным взглядом — как и все остальные в армии Уэлсли, он чувствовал себя униженным и опозоренным потерей королевского знамени.
— Джентльмены, сэр Артур сейчас вас примет. Десять минут.
Симмерсон прошел в открытую дверь, Гиббонс — за ним. Форрест показал Шарпу, чтобы тот был следующим, но Шарп остался стоять на месте. Майор улыбнулся ему безнадежной улыбкой человека, опутанного паутиной вины и оказавшегося в самом центре кровавой бойни.
Генерал сидел за простым дубовым столом, заваленным бумагами и нарисованными от руки картами. Симмерсону негде было сесть, поэтому четыре офицера выстроились перед столом, словно нашкодившие школьники перед разгневанным директором. Лоуфорд остался стоять за спиной генерала, который не обращал на них никакого внимания, только писал что-то на листе бумаги. Наконец он закончил, его лицо словно окаменело.
— Ну, сэр Генри?
Глаза сэра Генри Симмерсона метались по комнате, точно он пытался отыскать вдохновенные слова, написанные на стенах кабинета. Голос генерала звучал холодно. Полковник облизал губы и откашлялся.
— Мы уничтожили мост, сэр.
— И ваш батальон.
Это было сказано тихо. Шарп уже видел Уэлсли в таком состоянии, когда тот прятал гнев за тихими, внешне ничего не значащими словами.
