Томас перевел слова рыцаря Скиту. Уилл повернул коня и плюнул в клевер.
– Он говорит, – перевел Томас, – что наши лучники встретятся с вашими людьми. Дюжина стрелков против двух десятков латников.
Мессир Жоффрей печально покачал головой.
– Нет в вас духа состязания, англичане, – укоризненно сказал он, надел на голову свой шлем с кожаными завязками и ускакал прочь.
Томас пересказал Скиту, о чем они говорили.
– Чертов болван, – сказал тот. – Чего он хочет? Турнира? За кого он нас принимает? За рыцарей долбаного Круглого стола? Не знаю, что произошло с некоторыми людьми. Они перед своим именем приставили «сэр», и их мозги протухли. Сражаться честно! Кто-нибудь слышал о подобной глупости? Сражайся честно – и проиграешь. Чертов болван!
Мессир Жоффрей с Белого моста продолжал преследовать эллекин, но Скит не давал ему возможности сойтись в бою. За французскими силами всегда следил большой отряд стрелков, и, когда солдаты из Ланьона вели себя слишком нагло, их кони могли получить стрелу с белым оперением. И мессир Жоффрей превратился в тень, но тень надоедливую и неотвязную, следовавшую за людьми Скита чуть ли не до ворот Ла-Рош-Дерьена.
Беда случилась на третий раз, когда он, хвостом следуя за Скитом, подошел к самому городу. Сэр Саймон Джекилл слышал о мессире Жоффрее и, предупрежденный дозорным на самой высокой колокольне, велел двум десяткам гарнизонных латников встретить эллекин. Скит был уже почти в миле от города, а мессир Жоффрей с пятьюдесятью латниками и таким же количеством конных арбалетчиков следовал позади Скита на расстоянии в полмили. Француз не доставлял Скиту больших бед. Если мессир Жоффрей хотел отправиться домой, в Ланьон, и заявить, что преследовал эллекин до самого их логова, Скит с радостью был готов предоставить ему такое удовольствие.
Однако появился сэр Саймон, и воздух вдруг напитался хвастовством и высокомерием. Английские копья взметнулись вверх, забрала поднялись, кони гарцевали. Сэр Саймон, громко вызывая на бой, поехал навстречу французским и бретонским всадникам. Уилл Скит устремился за рыцарем, советуя ему оставить ублюдка в покое, но йоркширец только зря надрывал голос.
Латники Скита шли в голове колонны, сопровождая захваченный скот и три повозки с награбленным, а арьергард составляли шестьдесят конных стрелков. Едва эти шестьдесят человек поравнялись с лесом, где во время осады Ла-Рош-Дерьена войско англичан стояло лагерем, как по сигналу Скита они разбились на две группы и скрылись в лесу по обе стороны от дороги. Там они спешились, привязали коней к ветвям и, взяв луки, пробрались на опушку. Дорога, окаймленная широкими зарослями травы, находилась между двумя группами стрелков.
Сэр Саймон повернул коня навстречу мессиру Жоффрею.
– Скит, я хочу взять тридцать твоих латников, – безапелляционно заявил он.
– Хотеть – хотите, – ответил Уилл Скит, – но взять – не возьмете.
– Черт возьми, стрелок, я твой начальник! – Сэр Саймон не мог поверить отказу. – Я твой начальник, Скит! Я не прошу, дурак, а приказываю.
Скит уставился в небо.
– Похоже, дождь начинается, вам не кажется? Нам не помешает дождичек. Поля пересохли, ручьи обмелели.
Сэр Саймон протянул руку и схватил его за локоть, разворачивая старого стрелка к себе.
– У него пятьдесят рыцарей, а у меня двадцать. Дай мне тридцать человек, и я возьму его в плен. Дай хотя бы двадцать!
Он почти умолял, все его высокомерие исчезло. Появилась возможность принять участие в настоящей стычке, всадник против всадника. Победитель получит славу и награду – пленников и коней.
Но Уилл Скит знал все про людей, коней и славу.
– Я здесь не для того, чтобы устраивать игры, – сказал он, освобождая руку, – и вы можете мне приказывать, пока у коров не вырастут крылья, но людей от меня не получите.
На лице сэра Саймона отразилось страдание, но тут дело решил мессир Жоффрей де Пон-Блан. Увидев, что его латники превосходят числом английских всадников, он приказал тридцати своим отъехать назад и присоединиться к арбалетчикам. Теперь два отряда всадников были равны, и мессир Жоффрей выехал вперед на своем вороном жеребце, покрытом сине-белой попоной с маской из вареной кожи, защищавшей морду, – шанфроном. Сэр Саймон двинулся ему навстречу в новых доспехах, но на его коне не было подбитой войлоком попоны и шанфрона, а ему хотелось иметь и то и другое, как хотелось и этого боя. Всю зиму он терпел невзгоды крестьянской войны, навоз и бойню, а теперь противник предлагал ему честь, славу и возможность захватить прекрасных коней, доспехи и хорошее оружие. Двое рыцарей отсалютовали друг другу, чуть опустив копья, представились и обменялись приветствиями.
Уилл Скит присоединился к Томасу в лесу.
– Ты, может быть, болван с шерстью вместо мозгов, Том, – сказал он, – но многие гораздо тупее тебя. Посмотри на этих ублюдков! У обоих в голове совсем пусто. Если потрясти их за пятки, из ушей у них не вывалится ничего, кроме засохшего навоза.
Он сплюнул.
Мессир Жоффрей и сэр Саймон договорились о правилах боя – по сути, правилах турнира, только с возможным смертельным исходом, придающим состязанию дополнительную остроту. По соглашению выбитый из седла рыцарь оказывался вне боя, и его не полагалось добивать, хотя можно было взять в плен. Пожелав друг другу удачи, противники развернулись и поскакали к своим.
Скит привязал коня к дереву и согнул свой лук.
– В Йорке есть место, где можно смотреть на сумасшедших, – сказал он. – Их держат в клетках, и ты платишь фартинг, чтобы войти и посмеяться над ними. Этих двух тупых ублюдков можно посадить туда же.
– Мой отец одно время тоже был сумасшедшим, – поведал Томас.
– Меня это не удивляет, парень, совсем не удивляет, – откликнулся Скит.
Он натянул тетиву на лук с вырезанными крестами.
Его стрелки наблюдали с опушки за латниками. Зрелище было впечатляющим, как турнир, только на этом весеннем лугу не было церемониймейстеров, чтобы спасти жизнь проигравшим.
Две группы всадников приготовились. Оруженосцы затянули подпруги, воины подняли копья и проверили, что ремни на щитах должным образом подтянуты. Забрала с лязгом опустились, превратив мир всадников в темноту, прорезанную лучами дневного света. Рыцари отпустили поводья, чтобы тренированные кони скакали, повинуясь прикосновению шпоры и сжатию коленей: руки всадника заняты щитом и оружием. У некоторых было два меча – тяжелый, чтобы рубить, и полегче, чтобы колоть, и они убедились, что клинки легко выходят из ножен. Некоторые, чтобы перекреститься, передали копья оруженосцам, а потом взяли обратно. Кони топтались на лугу. Потом мессир Жоффрей опустил свое копье в знак того, что все готово, сэр Саймон сделал то же, и сорок всадников пришпорили коней, устремляясь навстречу друг другу. Это были не легкокостные кобылы или мерины, на которых ездили стрелки, а тяжелые скакуны, только жеребцы, достаточно большие и сильные, чтобы нести латника и его доспехи. Кони фыркали, вздергивали голову и тяжело бежали рысью. Всадники взяли наперевес свои длинные копья. Один из людей мессира Жоффрея совершил ошибку новичка, слишком опустив копье, так что конец воткнулся в сухой дерн, и всаднику еще повезло, что он не вылетел из седла. Копье пришлось бросить и вынуть меч. Всадники пустили коней в легкий галоп, и один из воинов сэра Саймона отклонился влево – возможно, оттого, что его лошадь была плохо выезжена, – и столкнулся с соседним всадником; в результате по всему ряду прошла волна столкновений, в то время как шпоры принуждали лошадей продолжать галоп.
И противники сошлись.
Звук деревянных копий, ударивших в щиты и кольчуги, напоминал хруст ломающихся костей. Два всадника были выбиты из седла, но большинству удалось отбить копье щитом, и, проносясь мимо противника, всадники бросили сломанные древки. Они укоротили поводья и обнажили мечи. Но наблюдающим стрелкам стало ясно, что враг получил преимущество. Оба выбитых из седла были англичане, и люди мессира Жоффрея оказались в более плотном строю. Когда они развернулись, приготовив оружие к сече, то действовали как дисциплинированное войско, сойдясь с людьми сэра Саймона меч к мечу. Один
