В тридцати шагах слева от него на занятый англичанами холм рысцой поднимался конрой под знаменем с желтыми ястребами на синем поле. Вексий не видел вымпела мессира Гийома, как и мессир Гийом не видел герба с йейлом своего врага. Оба смотрели на холм впереди, гадая, когда же выстрелят лучники, и восхищаясь храбростью оставшихся в живых воинов первой волны, которые время от времени отступали на несколько шагов, перестраивались и снова бросались на упорный английский строй. Ни один из них не способен был прорвать линию англичан, но французы все еще пытались, даже раненые, даже на хромых конях. Потом, когда вторая волна французов приблизилась к телам генуэзских арбалетчиков, убитых английскими лучниками, с французского холма снова прозвучали трубы, и кони, прижав уши, попытались перейти в легкий галоп. Всадники натягивали поводья и неуклюже поворачивались в седлах, чтобы разглядеть через прорези в шлемах, что означает сигнал труб. Они увидели, что последние из французских рыцарей, король с личным воинством и слепой король Богемии со своими людьми рысью скачут вперед, чтобы тоже окунуться в сражение.
Французский король ехал под голубым знаменем с золотыми лилиями, а флаг короля Богемии украшали три белых пера на темно-красном поле. В бой вступала вся конница Франции. Барабанщики взмокли, священники молились, а королевские трубачи издали торжественный сигнал, предвещающий гибель английскому войску.
Брат короля граф Алансонский, начавший безумную атаку, оставившую на склоне столько убитых французов, погиб: упавший конь сломал ему ногу, а английский топор раскроил череп. Те оставшиеся в живых воины, которых он вел, были оглушены, поражены стрелами, пот заливал им глаза. Но они продолжали сражаться, поворачивая усталых коней, чтобы обрушивать мечи, палицы и топоры на пеших латников.
Англичане отражали удары щитами и рубили мечами по конским ногам.
Труба прозвучала ближе к сече, настойчиво повторяя короткую мелодию. Некоторые всадники, услышав это, поняли, что им дан приказ отойти. Не отступить, а уступить дорогу, поскольку предстояла главная атака.
– Боже, храни короля, – угрюмо проговорил Уилл Скит. У него осталось всего десять стрел, а на него шла половина Франции.
Томас уловил странный ритм сражения – неожиданные затишья и внезапные возобновления страшного побоища. Солдаты сражались, как демоны, и казались неуязвимыми, а когда всадники отступали, чтобы перегруппироваться, они обессиленно опирались на свои щиты и мечи, словно готовы были вот-вот умереть. Кони снова приближались, англичане предостерегающе кричали, и латники выпрямлялись и вновь поднимали иззубренные клинки. Шум на холме стоял оглушительный: внезапные выстрелы пушек, от которых было мало толку, кроме добавления темной адской вони к смраду боя, конское ржанье, звон и лязг оружия, пыхтение, крики и стоны людей. Умирающие кони скалили зубы и били копытами по земле. Томас сквозь заливающий глаза пот посмотрел на длинный склон, усеянный десятками, может быть, сотнями мертвых коней. За ними, приближаясь к трупам генуэзцев, погибших под шквалом стрел, мчалось на холм еще больше всадников под развернутыми яркими знаменами. Мессир Гийом? Где он? Жив ли? И тут Томас понял, что предыдущая страшная атака, когда стрелы повалили столько коней и людей, была лишь предварительной. Настоящее сражение начиналось только теперь.
– Уилл! Уилл! – позвал откуда-то из-за латников отец Хобб. – Сэр Уильям!
– Я здесь, святой отец!
Латники пропустили священника, несшего охапку стрел. За ним маленький испуганный мальчик тащил целую груду вязанок.
– Подарок от королевских стрелков, – сказал отец Хобб, вываливая связки на траву.
Томас увидел, что у этих стрел красное оперение личных лучников короля. Он взял нож, перерезал стягивающую стрелы веревку и засунул в свой мешок новый запас.
– В линию! В линию! – кричал охрипший граф Нортгемптонский.
На его шлеме у правого виска виднелась глубокая вмятина, плащ был забрызган кровью. Принц Уэльский выкрикивал оскорбления французам, которые повернули коней назад и пробирались сквозь груды мертвых и раненых.
– Лучники! – позвал граф и потянул принца назад в строй латников.
Они медленно выстраивались в боевой порядок. Двое подбирали вражеские копья, чтобы вооружить передний ряд.
– Лучники! – снова позвал граф.
Уилл Скит отвел своих стрелков на прежнюю позицию перед отрядом графа.
– Мы здесь, милорд.
– Стрелы есть?
– Немного.
– Достаточно?
– Немного, – упрямо повторил Скит.
Томас ногой отшвырнул валявшийся на земле меч. В трех шагах от него лежала мертвая лошадь, и по ее широко открытому белому глазу и окровавленному черному носу ползали мухи. На ней была бело-желтая попона, а всадника придавило тушей. Его забрало было поднято – многие французы и почти все английские латники сражались с поднятым забралом. Глаза мертвеца, смотревшие прямо на Томаса, вдруг моргнули.
– Боже милостивый! – воскликнул Томас, словно увидел призрака.
– Милосердия! – по-французски прошептал рыцарь. – Ради Бога, сжальтесь!
Томас не слышал его – воздух наполнился конским топотом и ревом труб.
– Бросьте их! Они выдохлись! – завопил Уилл Скит, поскольку некоторые из его стрелков направили стрелы на выживших после первой атаки, которые отъезжали, чтобы вновь сплотить ряды за пределами досягаемости луков. – Ждать! Ждать!
Томас взглянул налево. На протяжении мили по всему склону лежали мертвые люди и кони. Казалось, французы подобрались к английскому строю только на участке Скита. Теперь они шли снова. Сквозь заливающий глаза пот Томас смотрел на их атаку. На этот раз всадники приближались медленно, соблюдая дисциплину. Шлем одного рыцаря в переднем ряду французов украшал причудливый бело-желтый плюмаж, как на турнире. Этот не жилец, подумал Томас, ни один лучник не удержится от такой цветистой цели.
Томас взглянул на побоище перед строем. Были ли среди убитых англичане? Это казалось невероятным, но он не увидел ни одного. Какой-то француз с глубоко засевшей в бедре стрелой, шатаясь, кружил среди трупов, потом упал. Его кольчуга была прорвана на поясе, забрало болталось на одной заклепке. На мгновение, сомкнув руки на рукояти меча, он напомнил богомольца, а потом медленно повалился вперед. Раненый конь ржал. Кто-то попытался встать, и Томас увидел у него на руке красный крест святого Георгия и красно-черные квадраты графа Оксфордского на кольчуге. Так что потери были и у англичан.
– Ждать! – кричал Уилл Скит.
Томас увидел, что всадники приблизились, значительно приблизились. Он поднял свой черный лук. Сегодня уже было выпущено столько стрел, что мозолистые пальцы на правой руке болели, а кисть левой руки до крови натерло гусиным оперением. Мышцы спины и рук ломило. Мучила жажда.
– Ждать! – снова крикнул Скит, и Томас на несколько дюймов отпустил тетиву.
Приблизившийся строй второй волны французов нарушился из-за валявшихся тел арбалетчиков. Всадники перестраивались и были уже в пределах досягаемости стрел. Однако Уилл Скит, зная, как мало остается стрел, хотел, чтобы ни одна не пропала зря.
– Цельтесь наверняка, ребята, – крикнул он. – У нас не так много стрел, чтобы транжирить их, так что цельтесь наверняка! Убивайте чертовых коней!
Луки натянулись до предела, и тетива огнем обожгла натертые пальцы Томаса.
– Пора! – крикнул Скит, и новый рой стрел пронесся над склоном – на этот раз среди белых перьев были красные.
Тетива Джейка лопнула, и он, чертыхаясь, шарил в поисках запасной. Вылетела вторая стрела, зажужжав в воздухе, а когда первая достигла цели, третья уже лежала на тетиве. Кони заржали и встали на дыбы. Всадники вздрогнули и вонзили шпоры в конские бока, словно поняв, что скорейший способ избежать стрел – подскакать к ним вплотную. Томас стрелял снова и снова, не думая, лишь выискивая коня,
