их. Они были сорваны с тела. Каждый дюйм ее кожи покрывали высохшие пятна и разводы, опять напомнившие мне рисунки пальцем. Лицо представляло собой кашу из раздробленных костей и измочаленной плоти. На левом запястье болтались разбитые золотые часы. На правой руке золотое кольцо вдавлено в кость.
Мы долго смотрели на эту ужасную сцену. Брей была раздета до пояса. На первый взгляд черные вельветовые брюки и пояс не были повреждены. Ступни и ладони были искусаны, и на этот раз Оборотень не позаботился уничтожить следы укусов. На ступнях и ладонях остались отпечатки широко расставленных узких зубов, непохожих на человеческие. Оборотень кусал, лизал кровь и избивал: увечья и повреждения Брей – особенно на лице – кричали о неизбывной ярости. Возможно, она знала убийцу, как и другие жертвы Оборотня.
Только он не знал их. Оборотень и его жертвы не встречались лицом к лицу до тех пор, пока он не подходил к их дверям. Их встречи существовали лишь в адских фантазиях убийцы.
– Что с Андерсон? – спросил Марино Баттерфилда.
– Она услышала об убийстве, и у нее поехала крыша.
– Интересно. Это значит, у нас здесь нет детектива?
– Марино, дай мне свой фонарик, – попросила я.
Я посветила на кровать. На передней спинке и ночнике виднелись брызги крови, разлетавшиеся, когда убийца наносил удары. Пятна крови остались и на ковре. Я нагнулась, осмотрела окровавленный пол рядом с кроватью и нашла светлые длинные волосы. Такие же обнаружила на теле Брей.
– Нам приказали оцепить место происшествия и ждать начальника, – сказал один из полицейских.
– Какого начальника? – спросил Марино.
Я посветила под углом на кровавые следы от ботинок рядом с постелью. На них отчетливо различался рисунок подошвы, и я подняла взгляд на полицейских.
– Э-э, наверное, самого шефа. Думаю, он хочет оценить ситуацию, прежде чем что-то предпринять, – говорил Баттерфилд Марино.
– Хреново, – произнес Марино. – Когда он появится, будет мокнуть под дождем.
– Сколько человек входили в эту комнату?
– Не знаю, – сказал один из полицейских.
– Если не знаете, значит, слишком много, – заметила я. – Кто-нибудь из вас дотрагивался до тела? Как близко вы подходили?
– Я не подходил.
– Нет, мэм.
– Чьи это следы? – показала я на отпечатки. – Мне нужно знать. Ведь если они не ваши, то убийца находился здесь достаточно долго, чтобы кровь успела засохнуть.
Марино взглянул на обувь полицейских. Оба в черных форменных ботинках. Марино присел на корточки и посмотрел на едва различимый рисунок подошвы на паркете.
– Мне нужно начинать, – заявила я, доставая из чемодана тампоны и химический термометр.
– Здесь слишком много народу! – объявил Марино. – Купер, Дженкинс, пойдите займитесь чем-нибудь полезным.
Он ткнул большим пальцем в сторону открытой двери спальни. Они удивленно смотрели на него. Один начал было что-то говорить.
– Заткнись, Купер, – предложил ему Марино. – И оставь мне камеру. Если у тебя был приказ оцепить место преступления, это не означает, что ты должен работать на нем. Что, не можете отказать себе в удовольствии полюбоваться на свою начальницу в таком виде? В этом причина? Сколько еще козлов заходило сюда поглазеть?
– Погодите... – запротестовал Дженкинс.
Марино выхватил у него из рук фотокамеру.
– Давай сюда рацию!
Дженкинс неохотно снял ее с пояса и протянул Марино.
– Идите, – сказал тот.
– Капитан, нам не положено расставаться с рацией.
– Разрешаю нарушить правила.
Марино не стал напоминать, что он отстранен от должности. Дженкинс и Купер поспешно вышли.
– Вот сукины дети! – бросил Марино им вслед.
Я повернула тело Брей на бок. Трупное окоченение уже наступило, а это означало, что она была мертва не менее шести часов. Перед тем как вставить термометр в анальное отверстие, я стащила с нее брюки и взяла мазок на семенную жидкость.
– Нужен детектив и техники-криминалисты, – говорил Марино по рации.
– Девятый, назовите адрес.
– Адрес прежний, – загадочно ответил Марино.
– Принято, Девятый, – сказала женщина-диспетчер.
