— Прошу вас, капитан, — настоящая Бергер в комнате деловито обращается к полицейскому, а тем временем на пленке звучит следующий вопрос:
— Сэр, кто вас использует?
— ФБР, Интерпол. Может, даже ЦРУ. Точно не скажу.
— Ну да, — саркастично гнусавит Марино из-за стола. — Жаль, что об АТФ ничего не слышал, а то бы он и их туда приписал.
На этот раз прокурор смолчала, решив попросту игнорировать выходки капитана. На кассете она продолжает допрашивать Шандонне. Тут ярче проявляется ее непреклонная натура.
— Сэр, я хочу, чтобы вы понимали, как важно для вас именно теперь говорить правду. Вы понимаете, что в ваших же интересах быть со мной совершенно откровенным?
— Я говорю правду, — смиренно отвечает тот. — Вам это покажется невероятным, но все здесь происходящее замешено на чьем-то неприятии моих родных. Во Франции нашу семью знают все. Наши предки много столетий жили на острове Святого Людовика, и тем не менее кто-то породил слухи, будто мы имеем некое отношение к организованной преступности; нас считают чуть ли не мафиози. А это неправда, злой вымысел. Хотя тут-то и начинается путаница: я никогда не жил с ними.
— Однако вы принадлежите к этому могущественному клану. Кто вы им? Сын Тьерри Шандонне?
— Да.
— У вас есть братья или сестры?
— У меня был брат, Томас.
— Был?
— Да, он мертв. И вам это прекрасно известно. Поэтому я здесь и оказался.
— Чуть позже мы вернемся к данной теме. А сейчас давайте поговорим о вашей семье в Париже. Вы хотите сказать, что не живете с ними и никогда не жили?
— Никогда.
— Почему так вышло? Почему вы никогда не жили со своей семьей?
— Зачем им такой? Когда я был совсем маленьким, они платили одной бездетной паре, которая обо мне заботилась. Чтобы никто не знал.
— О чем именно?
— Что я сын монсеньора Тьерри Шандонне.
— Зачем вашему отцу понадобилось скрывать, что вы его сын?
— И вы, глядя на меня, смеете задавать такой вопрос? — Он гневно сжимает губы.
— Я только спрашиваю. Почему ваш отец скрывал, что вы его сын?
— Ну хорошо. Сделаем вид, что моей наружности вы не заметили. Очень мило с вашей стороны. — В его тоне угадывается издевка. — Я страдаю серьезным наследственным заболеванием. Близкие меня стыдятся.
— Где живет та бездетная пара? Те, кто, по вашим словам, заботился о вас?
— Quai de l'Horloge[15], очень недалеко от Conciergerie[16].
— От тюрьмы? От той, где держали Марию Антуанетту во время Французской революции?
— А где именно в Quai de l'Horloge? Мне казалось, что весь квартал занимают Palais de Justice[17] и Conciergerie. — У Бергер восхитительное произношение, как у человека, знакомого с Францией с детства. — Да, есть и жилые здания, из дорогих. Вы хотите сказать, что ваши приемные родители жили именно там?
— Очень неподалеку.
— А какую фамилию они носили?
— Жобо, Оливер и Кристин. К сожалению, их нет в живых. Уже много лет.
— Чем они занимались? Кем были по профессии?
— Он был boucher[18]. Она — coiffeureuse[19].
— Мясник и парикмахер? — Бергер явно не верит ни единому его слову и знает прекрасно, что он морочит нам всем головы. Жан-Батист — сам мясник и страшный сон парикмахера.
— Да, мясник и парикмахер, — подтверждает тот.
— Вы когда-нибудь виделись со своим семейством, с Шандонне, пока воспитывались у тех людей, живших неподалеку от тюрьмы?
— От случая к случаю я пробирался в дом. Но только с наступлением темноты, чтобы меня никто не заметил.
— Так вас не видели? Почему вы не хотели показываться?
— Да все по той же причине. — Он вслепую смахивает пепел с сигареты. — Родные не хотели, чтобы люди узнали, будто в их семействе есть паршивая овца. Из этой мухи такого бы слона раздули!.. Ведь отец — очень, очень известный человек. Я не вправе его винить. Так что я ходил туда поздно ночью, когда улицы темны и пустынны. Иногда мне перепадало деньжат или что-нибудь из вещей.
— Вас впускали в дом? — Прокурор отчаянно ищет подступы к семейному особняку, чтобы у властей появилась хоть какая-то мало-мальски веская причина выдать ордер на обыск. Впрочем, со стороны сразу понятно, что в этой игре хозяин — Шандонне. Он прекрасно знает, почему собеседница так стремится поместить его в невообразимый замок семейства Шандонне на острове Святого Людовика; я собственными глазами видела этот домище во время недавней парижской командировки. Прокурору не получить вожделенный ордер.
— Случалось. Правда, в доме я никогда подолгу не задерживался и по комнатам не ходил, — говорит он, спокойно покуривая. — В нашем фамильном особняке есть немало помещений, где я вовсе не бывал. Пожалуй, только кухню мне доводилось видеть, да в крыло обслуги захаживал и в залы сразу возле входа. Знаете ли, я все опасался...
— Скажите, сэр, когда в последний раз вы посещали дом своей семьи?
— О, во всяком случае, в последнее время меня там не было. Года два как минимум. Точнее и не припомню.
— Не припомните? Если не знаете, так и скажите. Я не прошу вас угадывать.
— Не знаю. Точно давно. Совершенно уверен.
Бергер нажимает кнопку «пауза» на пульте, и картинка замирает.
— Видите, что он затеял, — обращается она ко мне. — Сначала сообщает информацию, которую невозможно проверить. Какой с мертвых спрос? В отеле зарегистрировался под вымышленным именем и к тому же расплатился наличными. И в довершение всего у нас нет основания для обыска его семейного особняка, потому как он никогда там не жил — едва переступал порог родительского дома, в прямом смысле слова. И уж точно не в ближайшее время. А потому и свежих улик оставить не мог.
— Черт! Основания для обыска отсутствуют, и точка, — добавляет Марино. — Если только не отыщется свидетель, который видел, как он входил в семейный дом или покидал его.
Глава 12
Бергер снова включает запись.
— Вы ходите на работу? У вас когда-нибудь было постоянное занятие?
— От случая к случаю, — кротко отвечает задержанный. — Когда удавалось устроиться.
— И тем не менее вы можете позволить себе остановиться в шикарном отеле и отобедать в дорогом нью-йоркском ресторане? Купить бутылку хорошего итальянского вина? Откуда у вас деньги на такую роскошь, сэр?
Француз не спешит с ответом. Зевнул, выставив на обозрение пугающие нечеловеческие зубы: мелкие, заостренные, почему-то серые и довольно широко расставленные.
— Прошу прощения, я очень утомлен, я не в силах продолжать наш разговор. — И в который раз
