Вольтижеры превосходили его роту числом, но у него было одно преимущество, о котором французы не думали. Большинство людей Шарпа, как и противник, были вооружены мушкетами, быстрыми при перезарядке и стрельбе, но точными только вблизи. Но у Шарпа были и стрелки в зеленых куртках, убивающие на большом расстоянии, их более медленные винтовки Бейкера будут главными в этом бою. Стебли травы были толстыми, они обвивались вокруг ног, скребли по металлическим ножнам, оттягивая их вниз. Шарп взглянул и увидел, что Патрик Харпер идет так же легко, как на прогулке по холмам своего родного Донегала. Сержант, не обращая внимания на французов, наблюдал за ястребом над их головами: Харпер очень любил птиц.
Французские артиллеристы, рассчитав расстояние, подожгли запальные трубки, и оба полевых орудия с грохотом откатились на лафетах, выбросив облако грязного дыма. Ядра врезались в склон холма. Прицел был нарочно взят с недолетом: отскочившее ядро нанесет даже больше урона, если пролетит на уровне пояса. Такой отскок называли «клевком». Шарп внимательно следил за полетом ядра, сметавшего со своего пути траву, грязь и камни. Ядро перелетело его людей, ударилось о склон и отскочило, проделав брешь в строю полка Южного Эссекса.
– Сомкнуть ряды! Сомкнуть ряды! – услышал Шарп крики сержантов.
Теперь будет шумно: выстрелы, крики, стоны. Шарп не обращал на все это внимания: он, конечно, слышал пушки, но смотрел только на врага. Офицер вольтижеров с саблей на боку приказал своим людям рассыпаться в цепь и ткнул пальцем в Шарпа. Тот усмехнулся:
– Дэн?
– Сэр? – голос Хэгмена был торжествующим.
– Видишь этого ублюдка?
– Сниму его, сэр! – французский офицер был, считай, уже мертв. Так было всегда: высмотри вожаков, офицеров или рядовых, убей их первыми – и враг дрогнет.
Ричард Шарп не знал в этом равных. Он занимался этим девятнадцать лет, с юности, больше половины своей жизни, и не знал, годится ли на что-нибудь еще. Сможет ли он сделать какую-то вещь своими руками? Сможет ли зарабатывать на жизнь, продавая выращенное на собственном огороде? Или только это – быть убийцей на поле боя, чье право подписано войной? Он знал, что у него есть талант оценивать дистанцию между стрелковыми цепями, точно выбирать нужный момент, но иногда его тревожило наступление мира. Сможет ли он быть солдатом в мирное время, подавлять голодные бунты в Англии или вести людей против соотечественников Харпера на их неспокойном острове? Но пока война еще шла. Британия воевала с Францией всю его жизнь, и он мог только гадать, закончится ли она до смерти его малютки-дочери Антонии, которую он так мало видел.
Еще двадцать секунд.
Пушки теперь стреляли ритмично, ядра крушили наступающие шеренги, еще немного – и в ход пойдет картечь, которая зальет склон смертью. Их работа – не допустить этого.
Десять секунд, подумал Шарп, заметив француза, вставшего на колено и поднявшего мушкет. Мушкет был направлен прямо на Шарпа, но расстояние было слишком большим, чтобы беспокоиться. На секунду в голове Шарпа пронесся образ бедного прапорщика Макдональда, который так хотел проявить себя в стрелковой цепи. Проклятый Леру!
Пять секунд. Шарп видел, что капитан вольтижеров напряженно оглядывается по сторонам. Пушечный дым стелился по земле, грохот бил в уши.
– Сейчас!
Он уже потерял счет, сколько раз делал это.
– Пошли! Пошли! Пошли!
Это было неоднократно отрепетировано. Легкая рота перешла на бег, последнее, чего мог ожидать противник. Они сместились в стороны, сбивая прицел, и резко сократили расстояние, заставив противника нервничать. Стрелки с винтовками остановились первыми, готовые к убийству стволы у плеч, и Шарп услышал треск, отбросивший вражеского офицера с поднятой вверх рукой назад, кровь брызнула фонтаном. Сам Шарп припал на колено, прижал приклад к плечу, заметил маленькое облачко дыма там, где был человек, целившийся в него, и уже точно знал, что пуля ушла в сторону. Шарп давно высмотрел вражеского полковника на крупном коне. Он прицелился и нажал курок, улыбнувшись, когда француз упал с седла: это его первый и последний выстрел в бою, дальше оружием Шарпа будут его люди.
Послышался треск других винтовок, стрелявших в клубы дыма возле ближайшей пушки. Если удастся убить пушкарей, будет неплохо, но, по крайней мере, свистящие вокруг пули заставят их сбавить темп и спасут полк Южного Эссекса от ужасной картечи.
– Сержант Хакфилд! Левый фланг!
– Сэр!
Солдаты сражались парами: один стрелял, другой перезаряжал, высматривая для напарника цели. Шарп насчитал четырех сраженных врагов, двое из них отползали назад. Не задетые пулями бросились помогать раненым – хорошо: попытка помочь раненым всегда лишь предлог покинуть битву.
Мушкеты Шарпа стреляли бегло, его люди продвигались вперед, а противник отступал. Полевое орудие против полка Южного Эссекса замолчало, и Шарп усмехнулся: его работа сделана. Его люди сражались, как и должны были, умно и аккуратно оттесняя противника. Шарп оглянулся на батальон.
Полк Южного Эссекса был на полсотни ярдов позади и наступал не сбивая шага. Солнце блестело на байонетах, уже примкнутых к мушкетам, а на склоне остались тела убитых ядрами.
– Винтовки! В строй! Убивать офицеров!
Пусть во Франции будет больше вдов! Убивать офицеров, снижать боевой дух! Шарп увидел, как целится и спускает курок Хэгмен, за ним другой стрелок. Лейтенант Прайс направлял мушкетный огонь, держа вольтижеров на расстоянии и давая стрелкам возможность целиться поверх голов. Шарп почувствовал гордость за своих людей: они были хороши, очень хороши, и теперь все могли видеть, как сражается легкая рота. Он расхохотался.
Они добрались уже до подножия холма, французские стрелки влились в общий строй, через считанные секунды и полк Южного Эссекса нагонит свою легкую роту. До штыковой оставалась всего сотня ярдов.
Шарп достал из чехла свисток, подождал пару секунд и дал сигнал роте построиться. Он слышал, как сигнал повторили сержанты, и видел, как люди совершают выверенные перестроения: работа застрельщиков была окончена. Теперь они станут левым флангом и пойдут в атаку, как и все другие роты. Солдаты в строю примыкали байонеты, он хлопал их по плечу и поздравлял. Наконец строй был сформирован, и они двинулись, взбираясь на занятую французами возвышенность и поскальзываясь на крови врагов.
Пушки уже не стреляли, дым понемногу рассеивался.
Шарп шел во главе роты. Длинный палаш заскрипел, выбираясь из узких ножен.
Французы подняли мушкеты.
Башмаки шуршали по траве. Было жарко. Пороховой дым забивал ноздри.
– ...За все, что получаем из щедрых рук Твоих...[41] – послышался голос.
– Тишина в строю! Сомкнуть ряды!
– Держи строй, Меллорс! Что это ты, черт возьми, делаешь? Строй держи, бесполезный ты ублюдок!
Башмаки шуршат, французская шеренга, кажется, сделала четверть оборота направо, мушкеты снова возле плеча. Дула, даже с расстояния в восемьдесят ярдов, выглядят внушительно.
– Подними байонет, Смит! Ты же не косишь это чертово поле!
Шарп прислушался к возгласам сержантов.
– Держать строй, ребята, держать строй!
Французские офицеры подняли сабли. Пороховой дым совсем рассеялся, Шарп заметил, что орудия откатили назад, подальше от строя пехоты.
– Примите свою судьбу, как мужчины, ребята!
Семьдесят ярдов, взмах сабель, и Шарп понял: с выстрелом поторопились. Струйки дыма поднялись из сотен мушкетов, звук был такой, как будто рушились стволы гигантских деревьев, в воздухе засвистели
