Краткая схватка только раззадорила Фредериксона. Воинственно поигрывая саблей с тёмными пятнами на лезвии, одноглазый наблюдал за тем, как его люди выкуривают из комнатушек их обитателей. Сонный дезертир, на ходу надевая брюки, выскочил в галерею. Правую штанину он успел натянуть на ногу, а в левую сунул стопу. Согнутый в три погибели, он столкнулся нос к носу со стрелком. Головорез ошалело обернулся. За спиной тоже были стрелки. Выход нашёлся: перекатившись через балюстраду, ловкач рухнул во двор и сноровисто похромал под арки.
Длинный свисток, и лейтенант из роты Фредериксона прокричал с дальнего угла галереи:
– Всё чисто, сэр!
Красавчик Уильям посмотрел на Шарпа:
– Как спуститься во двор?
– Там. – майор кивнул на холл. Если и был иной путь во двор, он его не видел, – Один взвод отрядить для охраны верхней галереи.
– Есть, сэр.
Спеша за полным энтузиазма Фредериксоном, Шарп тронул за рукав Харпера:
– Пора, Патрик.
Стремительным штыковым ударом стрелки загнали врага в зал под большой аркой с южной стороны двора, и залп семистволки Харпера окончательно отбил у защитников охоту сопротивляться, после чего мстителям осталось лишь выковыривать прячущихся дезертиров из укромных уголков, отправляя к собранным у костра женщинам и детворе.
Войдя под арку, Шарп миновал зал и оказался в чём-то вроде тёмного склепа, сырого и холодного. Он потребовал огня. Принесли смоляной факел. Его пламя осветило обширную пустую пещеру с щелью другого прохода напротив.
– Пойдём-ка проверим, что там.
Ток воздуха заставлял дрожать пламя факела. Шарп догадывался, куда приведёт ход – к пролому в южной стене, закрытому одеялом. Если там стояла пушка (а погибший испанский гарнизон располагал четырьмя), там же должен был быть и порох. Дезертирам терять нечего, и кого-то из них могла осенить идея поднять монастырь на воздух. Следовало поторопиться.
– Скорее!
Он бежал по вырубленному в скале проходу, порой задевая плечом неровные жёлтые стены.
Шарп не ошибся, пушка была там. Весь необходимый инвентарь: прибойник, шуфла, извлекатель пыжа, похожий на двух переплетённых червей, имелся в наличии. Заряды (и с ядрами, и с картечью), аккуратно сложенные, лежали у странной белой стены позади пушки. Запальная трубка торчала из затравочного отверстия, свидетельствуя, что орудие заряжено и готово к стрельбе. Одеяло, занавешивавшее дыру в кладке, было сорвано. Шарп остановился у лаза и прислушался. Удаляющийся топот, прерывистое дыхание и хныканье женщин с детьми, ругань мужчин. Они бежали к замку, на зубчатых стенах которого горели факелы.
– Пальнём? – Фредериксон потеребил запал – тростинку, наполненную высококачественным порохом.
– Нет. С ними бабы и ребятишки.
– Господи, спаси Ирландию!
Харпер с отвращением положил обратно круглый белый булыжник, из которых была сложена диковинная стенка позади пушки:
– Вы это видели? Иисусе!
Это был человеческий череп. Остальные камни в странной стенке – тоже. Фредериксон облаял стрелка с факелом, подошедшего слишком близко к зарядам. Тот чуть отступил назад. В чадном свете за черепами стали видны другие кости: бедренные, тазовые, рёбра, позвонки. Фредериксон, чьё лицо было страшнее любого костяка, пасмурно заметил:
– Оссуарий.
– Что?
– Оссуарий. Пещера костей. Монахини хоронили тут своих.
– Боже!
– Первым делом очищали кости от плоти. Бог ведает, как. И хоронили. Мне уже доводилось встречать такое раньше.
Их были сотни, а то и тысячи. Чтобы очистить место для хвостовика лафета, молодчики Потофе бесцеремонно отодвинули кости, те ссыпались, и Шарп заметил белое крошево там, где живые топтали останки мёртвых.
– Зачем они это делали?
Одноокий неопределённо покачал головой:
– Чтобы вместе воскреснуть в Судный день, наверно.
Шарпу вдруг представились братские могилы под Талаверой и Саламанкой, восстающие из них мёртвые солдаты с проваленными глазницами; ртами, забитыми землёй. «Привидится же такое, чёрт!»
Под пушкой стояло ведро с мутной водой (банить ствол). Рядом валялась ветошь. Шарп наклонился к бадье и ополоснул палаш перед тем, как вернуть его в ножны.
– С оружием оставить шестерых. Без моего приказа из пушки не стрелять.
– Само собой, сэр. – по примеру командира Фредериксон помыл клинок, но, прежде, чем прятать, ещё и протёр его тряпкой.
Возвращаясь назад, Шарп глядел на широкую спину Харпера и вспоминал поле битвы под Саламанкой, которое они проезжали осенью, до отступления в Португалию. После битвы погибших было так много, что не всех смогли похоронить, и черепа с глухим стуком вывертывались из-под копыт лошади. Стоял ноябрь, прошло всего четыре месяца со дня сражения, но трупы успели разложиться до скелетов.
Он вышел во двор – обиталище живых. Ныли дети. Стрелок держал на руках потерявшегося ребёнка. При виде Шарпа бабы подняли хай, требуя отпустить их. Шарп велел им заткнуться и обратился к Фредериксону:
– Найдите, где разместить этот курятник. Думаю, часовня подойдёт. Насчёт спасённых заложниц не беспокойтесь, условия у них сносные, для их успокоения выделите с полдюжины надёжных ребят.
– Ясно, сэр.
Они шагали по двору, переступая через канальчики.
– Что делать с подонками, сэр?
Четыре десятка мазуриков, нахохлившись, ожидали решения своей судьбы. Две трети из них носили потрёпанную британскую форму. Хейксвелла среди них не было. Повысив голос, так, чтобы его слышали стрелки и во дворе, и на галерее вверху, Шарп объявил:
– Эти ублюдки опозорили свои мундиры. Все они! Разденьте их!
Сержант в зелёной куртке весело воззрился на командира:
– Догола, сэр?
– Догола.
Майор повернулся и, сложив ладони рупором, позвал:
– Капитан Кросс! Капитан Кросс!
Кросс подчищал верхний двор и часовню.
– Звали, сэр? – капитан перегнулся через перила.
– Раненые? Убитые?
– Бог миловал, сэр!
– Оповестите лейтенанта Прайса, что он может входить.
– Есть, сэр.
Сигнал должен был подать трубач Кросса.
– Поставьте людей на крышу. Сменять каждые два часа.
– Есть, сэр.
– Вроде всё. Хорошо поработали, капитан.
– Спасибо, сэр.
От неожиданной похвалы Кросс расцвёл. Майор повернулся к Фредериксону:
