Эльфрик называет себя повелителем Берниции, а твои подданные датчане не сегодня-завтра восстанут. Так, спрашивается, чего ради я провел в рабстве больше двух лет?
Он ничего не ответил.
Я отстегнул с пояса меч, снял через голову тяжелую кольчугу и уронил ее на пол. Гутред озадаченно наблюдал за тем, как я стаскиваю рубашку с левого плеча. А потом я показал ему шрам, который Хакка оставил у меня на руке.
— Ты знаешь, что это такое? — спросил я.
Гутред покачал головой.
— Это клеймо раба, мой король. У тебя такого нет?
— Нет, — ответил он.
— Значит, я получил его за тебя. И добро бы я еще пострадал ради пользы дела. Однако что получилось? Ты беглец, которым вовсю манипулируют священники. А ведь я еще давно советовал тебе убить Ивара.
— Я должен был это сделать, — признал Гутред.
— И ты позволил этому жалкому ублюдку Хротверду обложить десятиной датчан?
— Это было сделано ради того, чтобы возвести гробницу, — ответил Гутред. — Хротверду приснился вещий сон. Он сказал, что с ним говорил сам святой Кутберт.
— Кутберт что-то очень болтлив для покойника, не находишь? Не пора ли вспомнить, что этой землей правишь
На Гутреда было жалко смотреть.
— Но христианская магия всегда помогала мне, — проговорил он.
— Ничего подобного, — пренебрежительно бросил я. — Кьяртан жив, Ивар жив, датчане вот-вот восстанут. Забудь про христианскую магию! У тебя теперь есть я и ярл Рагнар. Он лучший человек в твоем королевстве. Позаботься о нем. Слышишь?
— И о тебе, Утред. Я позабочусь о тебе, обещаю.
— Ну, положим, об Утреде я и сама позабочусь, — вмешалась Гизела.
— Не забывай, что скоро ты будешь моим шурином, — сказал я Гутреду.
Тот кивнул и слабо улыбнулся.
— Гизела всегда верила, что ты вернешься.
— А ты небось думал, что я уже мертв?
— Я надеялся, что ты жив, — улыбнулся Гутред и встал. — Поверишь ли ты, если я скажу, что по тебе скучал?
— Да, мой господин, поверю, потому что я тоже по тебе скучал.
— Правда? — с надеждой спросил он.
— Да, мой господин, правда.
И, как ни странно, я не лгал. Я думал, что ненавижу Гутреда, но, когда снова его увидел, понял, что это не так. За это время я начисто позабыл о его невероятном обаянии. Этот человек все еще нравился мне.
Мы обнялись.
Гутред поднял шлем и пошел к двери, которая представляла собой кусок ткани, приколоченный гвоздями к притолоке.
— Я оставлю тебя на сегодняшнюю ночь в своем доме, — улыбаясь, сказал он. — Вас двоих, — добавил он.
Он так и поступил.
Гизела.
Даже теперь, в глубокой старости, когда я иногда вижу девушку, которая напоминает мне Гизелу, у меня перехватывает дыхание. До самой смерти не забуду я эту размашистую походку, эти черные волосы, стройную талию, изящные движения и непокорно вскинутую голову. Когда я вижу похожую девушку, мне кажется, что я снова вижу Гизелу, и (к старости я совсем выжил из ума и стал сентиментальным глупцом) я часто ловлю себя на том, что на глаза мои навернулись слезы.
— Вообще-то у меня уже есть жена, — сказал я Гизеле той ночью.
— Ты женат? — удивилась она. — И кто эта женщина?
— Ее зовут Милдрит, и я женился на ней давно, по приказу Альфреда. Она ненавидит меня, поэтому отправилась в монастырь.
— Все твои женщины туда отправляются: Милдрит, Хильда и я.
— Это правда, — развеселился я.
Такая мысль раньше не приходила мне в голову.
— Хильда велела мне отправиться в монастырь, если мне будет грозить беда, — сообщила Гизела.
— Да ну?
— Она сказала, что там я буду в безопасности. Поэтому, когда Кьяртан заявил, что хочет выдать меня за своего сына, я ушла в монастырь.
— Гутред никогда бы не выдал тебя за Свена.
— Мой брат подумывал об этом, — возразила Гизела. — Ему требовались деньги. Ему нужна была помощь, а взамен он мог предложить лишь меня.
— В качестве коровы мира?
— Точно, — кивнула Гизела.
— Тебе понравилось в монастыре?
— Я ненавидела его и вообще очень страдала все то время, пока тебя тут не было. Ты собираешься убить Кьяртана?
— Да.
— Как?
— Не знаю, — ответил я. — Вообще-то не исключено, что его убьет Рагнар. У Рагнара больше причин разделаться с этим ублюдком.
— Когда я отказалась выйти замуж за Свена, — сказала Гизела, — Кьяртан пригрозил, что захватит меня в плен и отдаст своим людям. Дескать, распластает меня на земле и позволит своим воинам на славу попользоваться мной, а когда они закончат, бросит меня на съедение собакам. А у вас с Милдрит есть дети?
— Был один сын, — сказал я. — Но он умер.
— Мои дети не умрут. Мои сыновья будут воинами, а моя дочь станет матерью воинов.
Я улыбнулся, потом пробежал рукой вниз по ее длинной спине, так что моя дрожь передалась Гизеле. Нас укрывали три плаща, а ее волосы были влажными, потому что соломенная крыша протекала. Устилавший пол тростник был гнилым и мокрым, но мы были счастливы.
— Ты стала христианкой в своем монастыре? — спросил я.
— Еще чего не хватало.
— И монахи не возражали?
— Я дала им серебро.
— Тогда понятно.
— Не думаю, что среди датчан есть настоящие христиане, — сказала Гизела.
— Даже твой брат?
— У нас много богов, и христианский бог — просто один из них. Я уверена, что именно так и думает Гутред. Как зовут христианского бога? Монахиня сказала мне, но я забыла.
— Иегова.
— Вот видишь? Один, Тор и Иегова. У Иеговы есть жена?
— Нет.
— Бедный Иегова, — сказала Гизела.
«Действительно, вот бедняга», — подумал я.
Я все еще сочувствовал христианскому богу, когда под непрекращающимся дождем, хлеставшим по
