Гастон увидел красноватый застарелый шрам на запястье, о котором говорила ему цветочница Люсиль. Значит, это действительно Несравненная.
А та уже повернулась к горничной, выговаривая и злясь:
– Этот негодяй чуть не похитил меня! Где ты была, мерзавка?
– Но ваша шляпка… – заверещала девица. – Я спасала вашу шляпку!
– Ты должна была спасать меня!
Дама повернулась к Гастону:
– Благодарю вас, месье! Вы оказали мне неоценимую услугу!
Голос был немного хриплым, нервным, испуганным. Немудрено испугаться!
– О, мадам Несравненная! – горячо проговорил Гастон. – Да я готов умереть за вас! Но мне нужно поговорить с вами.
И в эту минуту из-за угла показалась карета. Из нее выпрыгнул лакей и склонился в поклоне, протягивая руку, чтобы помочь хозяйке взобраться.
Несравненная зло воскликнула:
– Почему ты поставил карету за углом, Шарль?
– Вы сами так приказали, мадам! – ответил слуга.
– Со мной могло случиться несчастье! – прошипела мадам. – Хорошо, что этот юноша помог мне!
Говоря это, мадам уже садилась в карету. За ней поспешила горничная. На стоящего рядом Гастона никто уже не глядел, будто он был фонарным столбом.
– Мадам! – в отчаянии крикнул он. – Вы не узнали меня? Я – автор той пьесы, по которой вы написали «Ночную бабочку». Я хочу с вами поговорить!
Но Несравненная уже сидела в карете.
– Какая еще бабочка? – пробормотала она. – Отойдите, месье!
– Но вы знаете меня! – Гастон в отчаянном порыве вцепился в дверцу кареты.
Из окошка высунулась горничная:
– Мадам не знает вас! Да пустите же! – И горничная, схватив одну из книг, ударила Гастона по руке.
Пальцы разжались, и юноша чуть не упал от удара. Книга тоже выпала из рук девушки.
– Гони! – услышал он из кареты голос Несравненной.
Лошади понесли. Леду остался на бульваре – вторично облитый грязью, побитый и совершенно ошарашенный.
Может, он обознался, и это была не Несравненная?! Как она могла повести себя столь неблагодарно? Ведь он спас ее от похитителя, а она даже не поговорила с ним! Жестокая красавица! Впрочем, красива ли она вообще? Никто этого не знает. Никто не видел ее без вуали.
Проклятие! Теперь все пропало. Вряд ли он еще раз встретит эту таинственную женщину. Случай не повторится, если им не сумели воспользоваться. Но каковы манеры – и самой Несравненной, и ее горничной?! Действительно, что хозяйка, что гризетка – обе неблагодарные!
Гастон наклонился и поднял тяжеленный фолиант, которым его огрела по руке горничная. Книга оказалась старой – в коричневом кожаном переплете, с массивной застежкой – неужто золотой? Дорогая…
Дома Леду, как мог, осторожно счистил с книги грязь, вытер кожу насухо. Развернул фолиант и снова ахнул. Воистину сегодня день удивлений! Прямо на первой странице красовался массивный экслибрис: три королевские лилии. Вместо названия типографии было напечатано всего одно слово: «ВЕРСАЛЬ». И ни даты, ни фамилии, вообще никаких указаний.
Гастон завернул книгу в несколько слоев бумаги и отправился к месье Шарлеманю, продавцу старинных книг.
– Посмотрите, что это за книга! – попросил он знакомого.
Старичок Шарлемань суетливо развернул бумагу, да так и застыл, глядя на кожаный переплет. Потом он что-то вскрикнул, кинулся за лупой. Потом лупу отложил, но открыл застежку. Руки старика дрожали, голос сел. Уставившись на титул книги, он только и пробормотал:
– Откуда?..
– В наследство досталась… – осторожно ответил Гастон. – Что вы можете сказать о ней?
Шарлемань в благоговении закатил глаза:
– Сами не видите? Это же королевский герб! Книга издана в Версале лично для королевских нужд.
Букинист осторожно пролистал несколько страниц и ткнул пальцем. Гастон наклонился и увидел клеймо: «Из книг Марии-Антуанетты». Надпись была обрамлена венками роз.
– Это какой же Марии-Антуанетты? – ахнул юноша.
– Да уж не местной прачки! – фыркнул букинист.
Действительно, прачку, которой Гастон еженедельно отдавал белье в стирку, звали именно так. Но либретист уже до своего вопроса понял, о какой Марии-Антуанетте идет речь. Он только боялся в это
