чепуха ложится на весы судьбы. Растет, как куча песка, и тогда судьбе становится стыдно и бац! что-нибудь да обломится. Чтобы уравновесить весы. По справедливости. На сто мелких пакостей — одна удача, но зато крутая.
— Судьба слепа, Элиза! У нее нет совести. Это тупая, бессовестная, безглазая, безмозглая скотина! Чушь собачья!
— Но я выиграла благодаря такой чуши!
Он замолк. Колоссальный выигрыш говорил сам за себя. Марс был просто в отчаянии. Я могла обойтись без него…
— Что еще?
— Только не смейся. Платочек у крупье был такой пестренький. А все пестрое для меня как сигнал: тут что-то не так. Или тебе повезет, или — уноси ноги. Сегодня подфартило. Да что с тобой, Марс?! Неужели чужая удача может пригодиться другой удаче? Брось ломать голову!
— Нет. Это важно. Очень важно, Элиза…
Он не договорил… чтобы убить тебя наверняка.
— Ах да! Я знала, что надо бояться семерки. Очень опасная цифра, — и я объяснила, что она похожа на косу в руках смерти, что семерка любит, когда ее боятся и уважают.
Марс расхохотался.
Я понимала, что опираюсь на детский лепет, но я выиграла. Я положилась на собственную неопытность до точки. Ведь удача не хозяин твоей судьбы, а всего лишь ее слуга, но такой слуга, который все доводит до конца. Не знаю, как это объяснить понятнее. Ну, например так: ты хочешь стакан вина, чтобы приподнять паршивое настроение и говоришь слуге: «Принеси мне стакан вина!» И он приносит… стакан яду, чтоб ты больше не мучался. Этот слуга служит твоей правде, а не командам.
Примерно так.
— Да, вот еще что, когда я села играть, я дала слово Богу, что больше никогда, никогда не сяду играть. Слышишь? Никогда!
Это я сказала немножко назло, так он меня достал в тот вечер.
Сразу скажу тем, на кого мой выигрыш произвел впечатление: Бог в игре никакой не помощник — он никаких карт не создавал и никогда их р глаза не видел. И молить о выигрыше — пустое дело.
Тут Марс разом приуныл: он-то уже надеялся на новые деньги.
И знал — переупрямить меня невозможно.
Под колесами машины заскрипела пляжная галька. Мы тихо подкатили к черной стене ночного моря в лунных прожилках. Марсу удалось найти спуск к частному пляжу. Он всегда найдет уязвимое место в буржуазной стене… Ночь неподвижна. Волна так низка, что валик прибоя завивается алмазной стружкой. Я плавала, наверное, часа два. Обожаю море. Плаваю как рыба. Марс включил свет автомобильных фар, чтобы я не сбилась с курса. Сам он пловец неважный. Но ценит мою плавучесть и наслаждается видом любимой женщины в воде. Я обвязала шею люминесцентным шнуром, какие продают в Монако на каждом углу, чтобы Марс видел в темноте мой яркий желтый кружок. До сих пор хорошо помню ту тихую ночь. Средиземное море обнимало обнаженное тело с той же истовой нежностью, с какой я в детстве обнимала свою любимую книжку во сне. Ведь она заменяла мне куклу. Далекий берег сверкал грудами белого жемчуга — огнями Монако и Монте-Карло. Я вспоминала свое несчастное житье в детских домах и чувствовала, как блестят мои глаза от слез. В центре звездного купола горела луна. Слеза заставляла ее расплываться по краям. Сколько бедных девочек стоит в эту ночь в коридорах босыми и держат на вытянутых руках подушки. На линии горизонта плыл ночной пассажирский лайнер. Он был похож на корону утонувшего принца. Я наслаждалась меланхолией, ведь истинное счастье — это блаженство печали. Рядом дружелюбно фыркнул дельфин — он был огорчен, что я уплываю к берегу, и проплыл так близко, что я успела тронуть рукой его мокрые атласные плавники. Светает. Я плыву на свет фар. Они горят, как бесстыжие глаза Марса в минуты любви. Услышав мой голос, он поплыл мне навстречу, обнял в воде и вдруг страстно и проникновенно сказал: дальше лучше не будет, я хочу умереть сейчас, здесь, вместе с тобой — в этом было столько чувства, что я была готова камнем пойти на дно. Бог знает почему мы тогда не утонули, а изумленно вышли на берег, радуясь жизни… Это был один из самых счастливых дней нашей любви.
Теперь надо вернуться назад, в тот злостчастный день, когда в Праге я встретила Марса, проникла с ним в отель «Европа» и увидела на столике у дивана свою украденную сумочку, а в ванной — свою подружку по интернату Веру Веревочку. Что с ней случилось я так и не поняла. Почему она перестала расти? Как оказалась в Праге существо, у которого в мире не было ни одной родной души. В дорогом первоклассном отеле. Кто покупал ей игрушки? Что она видела, плавая в ванной. Мы несколько раз обсуждали эту ситуацию с Марсом. Он точно знал только одно — дама возглавляла ту самую группу киллеров, — один из которых был африканец в шапочке из леопарда, — которая получила заказ на мое убийство. О, мой враг не жалеет денег! Но Марс спутал все карты и увез меня из-под прицела. О роли Веревочки он ничего определенного сказать не мог, до тех пор, пока не получил консультацию у психологов. Так вот, хотя мнения разделились, точка зрения была такова: замедленный рост и общее отставание в развитии — печальная норма в жизни детей из детских домов, они обычно уступают своим сверстникам из благополучных семей на два — четыре года. Я утверждала, что ей столько же лет сколько и мне, мы были одногодками. То есть отставание в развитии достигло целых десяти лет! Психологи считали, что это аномалия, хотя при особенно патологических случаях такое все же возможно. А вот мнения о роли Верочки в качестве пособника киллеров неожиданно сошлись узким лучом: лунатизм одно из ярких проявлений людей, способных к телепатии и ясновидению. Марс принес мне несколько научных статей — я почти ничего не поняла там, — в которых писалось, что в США, Англии и России идут интенсивные поиски спецслужб с использованием редких способностей человека в целях разведки. Телепат, наделенный способностями к дальновидению, может в одиночку разрушить всю оборонную систему противника: ведь для него нет секретов. Моя подружка по интернату могла стать именно таким вот оружием. Почти три года наши кровати стояли рядом, мы пережили вместе сотни детских обид, она очень любила меня… то есть при желании она вполне могла меня видеть на расстоянии. О том, что это так, говорит и нахождение девочки в ванной. Вода идеальный изолятор и проводник дальновидения. Многие телепаты и ясновидцы говорят о воде, как об увеличительной линзе для своих опытов. Если все это правда, то моя жизнь в ее руках!
Марс при этом всегда досадовал, что я не позволила ему застрелить исчадье. А я злилась и возражала: она никогда не сделает мне зла. Ее или обманывают или принуждают искать меня!
О силе ее любви ко мне говорил и сам ее маленький рост, и вид десятилетней девочки. Она же крикнула мне в слезах, когда тетка увозила меня из интерната: «Предательница! я назло тебе больше не вырасту!» И разрыдалась.
Как вспомню, что влупила ей пощечину, так готова умереть от стыда… Впрочем я ничего об этом Марсу не говорила. У человека должны быть свои тайны, тайна — кровь нашей души.
Но надо же! Сколько сил брошено против меня? Отыскать Верочку! Чтобы найти меня наверняка! Сколько хлопот я доставила собственной смерти своим бегством!
Но кто так жаждет моей смерти?
Отчасти, свет на тайну проливает вот это письмо, которое нашли мои враги, вспоров подкладку в сумочке
Фелицаты. Оно написано на французском. Я прочитала его в машине, когда Марс увозил меня подальше от отеля.
Тонкая рисовая бумага. Торопливый размашистый почерк.
Вверху поставлена дата: 22 сентября 1976 года, Рядом указано место написания — Эль-Аранш. Это городок на берегу Атлантического океана в Марокко. Я отыскала его на карте.
'Дорогая крестная!
Я рискнул позвонить тебе в Москву из Рабата и ты уже знаешь, в какой переплет я попал. Возможно, наш разговор писали, но у меня не было выхода. Если так, то они узнали, что я жив. А вдруг обошлось? Ведь я уже четыре года хожу в покойниках. Да и кто знает, что я крещен, а ты — моя дорогая любимая крестная лягушка. Словом, возможно это мое последнее письмо — мне предстоит отчаянно бороться за свою жизнь. И если я не выйду на связь до Нового года, то пиши-пропало. И ставь крест на моей бесшабашной жизни. Прости за все неприятности, которые я однажды тебе причинил. Целую все твои зеленые лапки. Проехали!
