Начинаю лихорадочно сворачивать карты и заталкивать в печку. Искать спички. Уплываю сегодня, как только начнет темнеть! Когда огонь нехотя, кашляя дымом, стал пожирать бумагу, я услышала голос Юкко. Он поднимался по лестнице: «Эй, Лиза! Это я!» Я глянула вниз через стекло: у входа стоял велосипед. Оказалось, что он чуть не столкнулся с тем черным «Ауди». В машине было двое мужчин, а на заднем сидении маячил здоровенный черный пес. Увидев велосипедиста, они резко сбросили скорость и проехали, внимательно оглядев его с ног до головы. Рожи были самые бандитские, но он не рискнул запоминать и разглядывать, и уж тем более оглядываться.
Казалось бы появление Юкко должно было успокоить — но не тут-то было! — поведение приятеля показалось мне сначала подозрительным, а потом и просто опасным.
Обычно мы держались на маяке тихо и настороже. Ночью по пляжу проходил пограничный патруль. Но и днем так же старались лишний раз не брякнуть ложкой, не стукнуть дверью. Юкко словно забыл про осторожность! С грохотом вывалил из рюкзака на стол консервы, включил на полную мощь свой транзистор. Я сбавила звук, он вернул прежнюю громкость. Брякнул жестянкой пива о крышку-холодильника. Что ж… мальчик… я не спускала с него тайных глаз, хотя внешне держалась в тон: смеялась, хлопала дверцами шкафчика, стукала днищем железного чайника по электроплитке, даже стала пить с ним баночное пиво, хотя терпеть его не могу: моча с консервантами! Сообщник мой быстро захмелел и взгляд его становился все более наглым и откровенным. Но это был не взгляд мужчины, возбужденного приступом похоти, нет, — а взгляд голодного зверя. Порой он быстро облизывался, а в голубых балтийских глазах вдруг замелькали красные огоньки. Я видела такие же в глазах несчастной Гермины в ту роковую ночь. Вот оно что! Его твердые желтые ногти жестко скребли по столешнице, словно когти. Голова втянулась в плечи. Кончики ушей стали заметно подрагивать от каждого громкого звука. Мой милый жуликоватый силач Юкко на глазах превращался в одержимого злом. Теперь я знала, чего ждать дальше! Голова заработала с холодным треском счетной машины: путь вниз по винтовой лестнице мне, наверняка, отрезан — Юкко сторожит каждый шаг. Остается только лишь прыгать с башни маяка. Р-раз и в смятку! Стрелять? Но я не хотела ни пускать оружие против Юкко, даже если он спятил, ни выдавать свои подозрения. Зло — слишком коварный враг. Тут Юкко пошел по нужде вниз, демонстративно захлопнув дверь на лестницу. Он сторожил мой единственный выход. Заклиная судьбу, я с мольбой огляделась вокруг и заметила веревочную бухту. Это был крепкий, прочный морской линек. Идея! Я вытащила тяжелую бухту на круговой балкон, который окружил нешироким кольцом фонарь маяка, и сбросила вниз длиннющую веревку. К нижнему концу я предварительно привязала металлический прут для ровности отвеса, чтобы конец не мотало в воздухе, а верхний — закрепила за поручень тремя прочными узлами, выбрав такое место, чтобы узлы было трудно достать зубами. Я думала конечно о волке! Зверь где-то здесь! К моей досаде веревка не доставала до земли. Оставался внушительный зазор, чуть ли не в два метра. И все же с той высоты можно уже прыгать, не боясь превратиться в желе… Я ведь циркачка. Я умею вязать узлы какие хотите: двойные, флотские, страховочные и все же провозилась наверное с полчаса, а Юкко все еще не возвращался. Может быть препереть дверь изнутри? Но как назло под рукой ничего тяжелого, кроме стола, да и тот слишком легок. Один нажим плеча или удар волчьей лапы и дверь распахнется. Но где же Юкко?
Я обошла узкий балкончик по кругу. Белая ночь тиха, светла и свежа. Морской залив в вышине заливает землю каскадами отражений. Море совершенно затихло и отливало зеркальной гладью покоя. Только кое- где волна морщится складками. Нет, Лизок, в такой штиль плыть самоубийство: на зеркале заметно любое пятнышко. И, как в подтверждение моих мыслей, с военного маяка на далеком мысу ударил залп света. Заработал Первый прожектор. Луч был настолько ярок, а море так ровно, что я явственно видела, как взлетают с воды напуганные светом спящие чайки.
Где же чертов Юкко?
Наконец я заметила белую фигуру человека, который прятался в тени трансформаторной будки. Но бог мой! Юкко был совершенно гол. Встав на четвереньки и задрав голову вверх он завыл. Завыл долго, протяжно и тоскливо. Сверлящий воющий звук разбудил округу.
Проклятье! Он подзывал волка!
И тот не заставил себя ждать.
Волк бесшумно возник из полумрака дюн в конце пляжной дуги и помчался зверским мрачным наметом по полосе сырого песка прямо на воющий голос. Его прыжки были столь мощны, что я почувствовала слабое дрожжа-ние старой башни. Вмятины от лап на темном песке были так глубоки, что в следах заблестела вода. Лунная шерсть отливала сталью. Юкко оглянулся на набегающий скрип лап и хрип дыхания и в ужасе вскрикнул. В нем очнулся живой человек. И человек этот не смог шевельнуть и пальцем от страха. Он остался стоять, демонстрируя зверю несчастный фаллос, возбужденный гипнозом луны. И, глухо рыкнув, волк с налета вырвал причинное место. Юкко даже не вскрикнул — стоял словно статуя, и только алый ручей хлынул по мраморным чреслам. Античный юноша рухнул, словно подкошенный, на спину. И опять ни звука — беззвучное падение в смерть. Только курчавые завитки вьющейся крови говорили, что человек еще жив.
Отрыгнув, волк спокойно поднял вверх морду — он знал, где я прячусь — его взгляд устремился почти отвесно вверх, на высоту двадцати метров устремился! Я даже не успела отпрянуть от бортика! Наши взоры скрестились. Зверь сразу узнал меня. Волчьи глаза вспыхнули обручальными кольцами. Шерсть встала дыбом на холке. Я тоже уже — оцепенев — узнавала волчье лицо, исполненное лютой злобы. Поджав уши, зверь неистово зарычал и, не сводя с меня глаз, подвывая, злобно играя шерстью на холке, скалясь пастью, мокрой от крови юноши, затрусил с задранной головой к двери в башню маяка. Дверь на маяк Юкко оставил открытой. И вот я уже слышу его тяжкие скачки вверх по металлической лестнице. Башня разом тревожно загудела, задрожала железными поджилками от злобного натиска. Мамочка! Я перекинулась через перильца и, страхуя кроссовками скольжение вниз, обжигаясь голыми руками, полетела к земле вдоль длиннющей веревки. Захватывающее зрелище. Только не слышу аплодисментов. От рывков веревка стала вращаться, описывая широкий круг в воздухе.
Земля приближалась. Руки горели. Я была уверена, что чудовище еще на полпути вверх к моему убежищу на макушке старого маяка… как вдруг волк выскочил из двери и кинулся к концу веревки. Я забыла, что зверь одержим дьяволом! И все же, если бы его злоба была не так горяча, он бы выждал в засаде до тех пор пока я б не свалилась на землю. Но судьба хранила Красную Шапочку! Я вцепилась в веревку на самом конце пути. Как мне повезло, что она не доставала до земли! Два метра высоты до моих пяток. А какой удачей стал поперечный стальной прут, который я привязала флотским узлом для тяжести и отвеса! Ведь я — дура — смогла упереться в него подошвами и повиснуть над смертью, раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник, и, вдобавок, вращаясь вокруг оси, то в одну, то в другую сторону. Если бы не стальная опора, я бы не смогла висеть на руках столь долго и угодила в кошмарную пасть. А белая ночь все так же тиха, твою мать! И луна бела, как гондон! Туши свет, сука! Природе до фени наши боль и страдания.
Револьвер был, конечно, при мне, но стрелять при таком вращении — полная безнадега. И невозможно отпустить правую руку, я постоянно регулирую нажим тела на прут, иначе он может выскользнуть из узла.
Волк сначала пытался допрыгнуть с земли до моих ног. Первый прыжок. Второй. Особенно высок был его третий скачок. Зубы лязгнули, не достав буквально глотка. Я увидела, как лопается слюна на клыках! А с каким лязгом хлопал адский капкан; у меня до сих пор стоит в ушах этот зубовный скрежет. Четвертый прыжок был ниже, а последний еще ниже. Зверь понял тщетность своих попыток и взвыл, кружась волчком подо мной и кусая собственный хвост. Убийца был в припадке бессильной ярости.
Мамочка! Только не порвись, умоляла я линь, который отчаянно скрипел в вышине на ржавых перилах.
Внезапно, оборвав вой, волк насторожил уши и посмотрел в ночную даль, втягивая носом морской воздух. От вращения уже кружилась голова, а тошнотворный запах людской крови на волчей шерсти, дух псины, вызывали приступы рвоты. Меня мутило от отвращения.
Вытянув шею, принюхиваясь к темноте, зверь отвернулся в другую сторону и устремил взор туда, где темнел контур сосновой рощи. Он почувствовал опасность с двух сторон и, досадно рыкнув, побежал звериной рысью назад к дюнам, принюхиваясь к собственным следам на песке. Побежал и исчез.
Тут же на проселочной дороге появились фары далекого автомобиля. Появились и погасли. Машина остановилась в засаде. Ну почему, почему я всех так достала?! Это была отчаянная минута… Голый юноша с черной норой в паху на холодной земле! Он виноват только в том, что оказался рядом в проклятой жизни.
