– Они мне понравились. Ты же знаешь, Евдокия, мы в нашем мире живем по другим законам.
– Здесь не ваш мир. Ты забыл?
– Скоро настанет период Глубокого Слияния Миров, период всеобщего благоденствия. Люди должны быть к этому готовы.
– Спасибо за трогательную заботу. Но пока позаботься о себе. На ваше присутствие наложено ограничение по времени и спектру излучаемых энергий.
– Это же несправедливо!
– Ты это искателям истины, у которых охоту что-либо найти отбил, скажи. А по ночам теперь дома сидите.
– Помоги, Евдокия!
– Помоги себе сам – вот это по нашим законам. Если есть люди, которые бояться тебя, должны найтись и те, что будут тебя любить. Тогда я смогу что-то для тебя сделать.
– Как же это можно осуществить? Тем более в условиях ограничений?
– Ладно. Попробую что-нибудь придумать.
– А ты, не любишь меня?
– Мы просто сотрудники. Ты должен сделать нечто, чтобы отношения были не просто практичными и рациональными, а нежными и благодарными. Поговорили еще, попили чаю, поели дивных горячих пирогов с картофельной и сырной начинкой. В дверь постучали.
– Открыто.
В избу просунулась ещё одна крепкая, курчавая голова с рогами. На этой голове брови, ресницы и волосы были белые.
– Пора, Певец.
Выбираясь из-за стола и прощаясь с хозяйкой, фавн неловко прикрывал большими ручищами облезлую, лишённую шикарной шерсти паховую область. «Слава Богу, стыдливости хоть научился», – подумала вслед ему скромная труженица таможенной службы Земли на границе сразу нескольких, теснее, чем кажется некоторым, соприкасающихся миров. Озадачилась добрая женщина. Законы законами, а жизнь во всех её многогранных проявлениях в тесные рамки впихнуть невозможно. Первое, что вполне соответствует земному законодательству, Евдокия искренне помолилась Всевышнему, понимание которого в её гармонично, и правым, и левым полушарием работающем мозге, сводилось к осознанию одновременного существования в многомерной пространственной структуре сил, энергий, действующих каждая в рамках своих уникальных задач, и создающих единый организм, название которому – жизнь. Потом, отдохнув немного от эмоционального в молитве напряжения, вышла из избы на разнотравный лужок, поговорить с гномами, ундинами, эльфами, сильфами, хозяевами леса и болот, дабы заручиться их поддержкой в осуществлении своих замыслов.
На следующее утро, когда по новым, огранивающим свободу фавнов, правилам, группа по рождению своему рогоносцев, с довольным гиканьем выпрыгнула из замаскированного под трясину портала, Певец увидел прибитый к замшелой сосне кусок старой фанеры, на котором коряво было нацарапано «Зайди ко мне. Евдокия». Грустно поглядев в след лохматым и хвостатым задам своих сородичей, ринувшихся на болотные топи играть в свои экстремальные игры, которые и можно-то устроить только в таких местах, где ещё неумело проникают друг в друга соседствующие миры, заставляя природу корчиться в нейтральных пока мутациях, сожалея о времени, которое придётся потерять, скорее всего, слушая очередные наставления, старший десантной группы попрыгал на своих сильных ногах, пружиня на мшистых кочках, сшибая сухие ветки, в направлении солнечной лужайки с родником.
В охотничьем с виду домике, изнутри с большими кладовыми и погребом, набитыми до верху всякой всячиной, о надобности в которой Певец не собирался интересоваться, не желая провоцировать хозяйку на незапланированные инструктажи, на скамьях и столе были разложены брюки, спортивные штаны и даже украинские шаровары различных размеров.
– Это что ещё? Евдокия, матушка наша, пощади!
– Кабы была бы матушкой вашей, я бы не так вас воспитала хвостатых. Попрыгунчики болотные! У матушек-то ваших времени резвиться нет, а вам дня на игры мало. Прикройся, сто раз говорила, не тряси безобразием, нормальных женщин этим не соблазнишь, а распугаешь.
Соорудив срочно защиту из рук, как футболист на поле в стенке перед пенальти, ссутулившись, чтобы не задевать рогами за потолок, не знавший ранее силы эмоции справедливого гнева, молодой и красивый по меркам своего, да и близлежащих миров, экземпляр чуть-чуть побулькал невнятно органами, обычно создающими зычные звуки.
– Не пыхти, не пыхти! Одевайся лучше.
Решив, что себе дороже выйдет возражать, проще будет на деле женщине, тем более земной, показать неразумность её предложения, развернувшись к даме лохматыми ягодицами, разделёнными толстым упругим хвостом, выбрал брюки, что пошире. Подпрыгивая неумело на одном копыте, вторым с третьего раза попал в штанину, но, то ли движение оказалось слишком резким, то ли брюки старыми, копыто порвало ткань, сразу организовав широкий слой бахромы на колене.
– Вот козёл! Вот разум вселенной в твоей голове есть или нет? Сядь!
– По вашим законам осуждение запрещено.
– Так я не осуждаю, а констатирую факт. Поучи меня ещё!
Поставив в центр свободной площадки перед печью добротный, срубленный мужем табурет, Евдокия подтолкнула на него хвостатого гиганта. Морщась от запаха шерсти и вида предметов особой гордости лишь начинающих в становлении своём мужчин, как заботливая мать на двухлетнего ребёнка, носительница преимущественно женских энергий своим человеческим телом с трудом надела на мужскую особь мира фавнов шелковые синие шаровары. Упругий, не желавший прятаться хвост пришлось пропустить между ног и привязать рядом с достоинством к специально для этого повязанной на талии верёвке.
– Как я передвигаться-то буду? Натрёт же хвостом! Неудобно! Ты что надумала, хоть, расскажи.
