работы над своей индивидуальной Душой деревенских мальчишек радостно и вдохновенно написал на заднем стекле «Москвича», пальцем стирая грязь, совершенно неприличное крупное трёхбуквенное слово из нецензурного лексикона.
Впитывая непривычную для интеллигентного человека бранную энергию, Сергей Алексеевич тупо изучал кустарную роспись неизвестного автора, пытаясь представить зачем-то написанное на машине в красках. Мимо его дома проходила с большой хозяйственной сумкой, возвращаясь из сельского магазина, мама пропавшей Сонечки, Мария Петровна. Она остановилась рядом и скорбно посмотрела на любимого дочери. Растеряно, не зная, что сказать, не ведая о горе в соседнем доме, глупо улыбаясь, лесничий кивнул на машину:
– Вот. Написал какой-то обалдуй. Она, прочитав, спокойно заметила:
– Факт. Ты это самое и есть. Тебе написали-то, не кому-нибудь другому.
– Прости меня, Мария Петровна. Не суди, ради Бога! Скажи лучше, как дочка-то поживает. Я желаю ей счастья, поверь!
– Верю.
Помолчав, она решила, что глупо в теперешнем своём положении, казаться и быть оскорблённой и гордой. Мать скинула маску, а душевная боль чернотой проступила на коже. С трудом произнося, выдавливая из себя, кажущиеся кощунством слова, она доложила:
– Соня пропала две недели назад. Никто ничего не знает о ней, никто не видел. Помочь ни здесь, ни в Москве, не могут.
Слившиеся в единый вихрь, стыд за невольное равнодушие, за забывчивость, за то, что успеть всё не смог, сочувствие, беспокойство, щемящий оттенок воспоминаний о яркой, короткой любви и о происшествии, которое видела Рубина на границе своего огорода, сразу всё навалилось на истощенное тело, выбило нервную дрожь и раскаяние:
– Господи! Господи!
Схватившись за голову обеими руками, скрючившись, как от удара сапогом в голый живот, он бессильно завыл.
Боль, словно имея свой вес, придавила к земле, закрыла насильно глаза, выкрутила суставы, стиснула сердце, выжила стон:
– О, Бог мой, прости!
Неожиданное оцепенение защитой опустилось на мозг. Разделённая на двое, переданная частью другому, боль ослабила тиски и разрешила вдохнуть полной грудью. Мысль о необходимости всё, что знал, рассказать про спонтанное наложение пространств споткнулась о недоверие к умственным способностям собеседницы и утонула в тупом безразличии. Почувствовав уплотняющуюся нить надежды, Мария Петровна спросила:
– Ты что-то знаешь, Серёжа?
– Нет. Нет!
Из-за огороженного забором дома лесничего на дорогу вышли Кемеровы с внуком и, провожающие их, хозяйки.
Со стороны автобусной остановки приближались Сусанины, которые, подозревая о возможности исчезновения Сони, благородно и мудро решили взять шефство над Марией Петровной.
У большого добротного дома, крашенного в начале лета яркой синей краской, сейчас уже выцветшего на палящем солнце горячего лета, вроде бы непредвиденно и нецелесообразно собрались одновременно девять, связанных сильнее чем видится им на Земле, нужных Богам, человек.
Марина, искренне радуясь встрече со всеми, почти ликовала и громко, стряхнув общее ощущение неловкости, перевела растерянность в коллективный душевный подъём:
– Здравствуйте! Здравствуйте все! Привет из Столицы житнице Родины! Приютите на ночь подрастающий интеллектуальный потенциал страны! От душного, грустного леса, обессиливший и безразличный, с невидящим взглядом, нашедший дорогу домой ценой неимоверных усилий, Френсис-
